Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

Действительно, её превосходительство Александра Засс приняла Надежду так мило, так любезно, будто бы всю жизнь встречала в своём доме молодых женщин, переодетых в солдатские мундиры. Ни одного бестактного вопроса, ни одного любопытного взора, никаких разговоров о её семье и муже.

Немногочисленные друзья и родственники, бывшие у Александры Фёдоровны в ночь с 24-го на 25 декабря 1807 года, говорили потом, что этот праздник удался ей как никогда. Было много шуток, забавных подарков, весёлой музыки, которую хозяйка дома исполняла сама, сев за клавикорды. Унтер-офицера Соколова она представила всем как сослуживца Александра Засса, ныне ожидающего в столице производства в первый офицерский чин за свои подвиги в Прусском походе. Этот экспромт Александры Фёдоровны едва не выбил Надежду из колеи. Но она вовремя взяла себя в руки и довольно связно рассказала гостям об отступлении арьергарда армии от Фридланда к Тильзиту.

В следующие четыре дня Надежда забыла дорогу к памятнику царю Петру. Жена генерала ездила с ней в Эрмитаж, в театр, в китайский павильон, где длиннокосые китайцы показывали фокусы с водой и игру теней на экране из полотна, возила Надежду по модным магазинам, угощала обедом и ужином, который плавно переходил в музыкальный вечер. Надежда покорно следовала за неутомимой Александрой Фёдоровной, болтавшей по-французски обо всём на свете, и старалась отвечать ей, поддерживая обычный светский разговор.

Но, выходя из магазина на Невском, Засс поскользнулась на оледенелом тротуаре, и Надежда, как галантный кавалер, должна была у всех на виду обхватить её за талию, чтоб удержать на ногах. Тогда Александра Фёдоровна почувствовала силу жёстких маленьких ладоней своей спутницы и как будто бы смутилась. Пристально взглянула она на унтер-офицера Соколова, быстро отвела взгляд и заговорила только в карете:

— Вы знаете о Жанне д’Арк, орлеанской деве, спасшей Францию?

— Конечно, — ответила Надежда.

— Вас вдохновлял этот пример?

— Никогда мне не приходило в голову примерять её судьбу на себя.

— Почему? Подвиги великих людей поддерживают нас, простых смертных, в наших деяниях.

— Вот именно — великих, — сказала Надежда. — Жанна встала на борьбу за народ, за Францию. Мне же выпало жить в другое время. Нам должно думать о своих личных обязательствах больше, чем о народе, и стараться исполнить собственные планы. Хотя, может быть, новые поколения русских женщин найдут мой поступок достойным подражания. Женщины будут на государственной службе, и это никому не покажется невероятным...

— Вы думаете?

— Не сомневаюсь в этом. Развитие общества невозможно без участия женщины.

— Вы это где-то прочитали? — спросила Засс, немного удивлённая словами своей собеседницы.

— Ну там же, где и вы. — Надежда пожала плечами. — У Дени Дидро, Руссо, Вольтера...

— О, да они философы. Их дело сочинять научные трактаты. А вы решили жить по чужим, по мужским правилам. Вам будет очень нелегко.

— Да уж! — с какой-то горечью согласилась Надежда и отвела взгляд в окно, где проплывали петербургские пейзажи. — Чего проще — остаться дочкой городничего в Сарапуле. Но теперь не могу... Не могу!

Вторая встреча с царём состоялась в том же кабинете с большим овальным столом. Но на этот раз на нём были разложены не рапорты и письма, а какие-то пакеты. Особый интерес у Надежды вызвал один — большой, из толстой коричневой бумаги, с красной восковой печатью Военного министерства. Александр Павлович, теперь одетый в тёмно-зелёный мундир лейб-гвардии Преображенского полка с красным воротником, был так же ласков и любезен с ней.

— Вы все обдумали?

— Да, ваше величество.

— Вы согласны?

— Да, ваше величество.

— Но отчего же так печально? Мне казалось, я исполняю вашу мечту. Не далее чем десять дней назад вы сражались здесь со мной как львица...

— Я, ваше величество?

— Да, вы. И молили о невозможном.

— Может быть. Но моя прошлая жизнь уходит, и мне жаль её. Я была одна. Но я ни перед кем не отчитывалась в своих поступках и добивалась всего собственными силами. — Надежда прикоснулась рукой к унтер-офицерским нашивкам на воротнике.

Затем она шагнула к императору, медленно опустилась перед ним на одно колено и низко склонила голову:

— Отныне же я во всём завишу от вас, мой великодушный повелитель...

Александр Павлович был тронут таким изъявлением покорности.

Он хотел было положить руку на её плечо, прикрытое белым эполетом, но потом раздумал.

— Встаньте, — мягко сказал он. — Вы преувеличиваете силу моей власти.

— О нет, мой государь, я лишь хочу...

— Скоро вы уедете в полк офицером. — Он не дал ей договорить. — Там вы будете, как и прежде, сами зарабатывать себе доброе имя, уважение начальников и любовь подчинённых. Но знайте, что в трудную минуту вы можете обратиться ко мне за помощью. Я помогу вам, как это сделал бы, ну, скажем... ваш крёстный отец. Потому я и нарекаю вас по своему имени — Александром Александровым. Отныне и навсегда!

Он торжественно простёр к ней руку с широко расставленными пальцами, совсем как это было изображено на памятнике его прапрадеда Петра Великого. Надежда тихо повторила:

— Я — Александр Александров. Отныне и навсегда.

Государь вернулся к столу, взял коричневый пакет и сломал восковую печать на нём. На свет появился большой лист бумаги, сложенный вдвое. Это был офицерский патент. Не скрывая своего волнения, Надежда развернула его. Под чёрным двуглавым орлом, распростёршим крылья на фоне золотистых облаков, стояли печатные буквы:

Известно и ведомо да будет каждому, что МЫ Александра Александрова, который НАМ служил, за оказанную его в службе НАШЕЙ ревность и прилежность в НАШИ корнеты тысяча восемьсот седьмого года Декабря 31-го дня Всемилостивейше пожаловали и учредили; яко же МЫ сим жалуем и учреждаем, повелевая всем НАШИМ подданным оного Александра Александрова за НАШЕГО корнета надлежащим образом признавать и почитать...» [32] Стандартный текст офицерского патента в XIX в. Патент, принадлежавший Н. А. Дуровой, не сохранился.

Она перечитала эти упоительные строки два раза и подняла глаза на императора:

— А какой полк, ваше величество?

— Мариупольский гусарский...

— Да, но мой родной Конно-Польский, и его шеф генерал-майор Каховский...

— Забудьте о них. Никто не должен знать, как унтер-офицер Соколов превратился в корнета Александрова.

— Спасибо, ваше величество. Однако... — Она закусила губу, не зная, как задать этот вопрос.