Елена Катерли - Некрасов

Так он и делал: Добролюбову писал то шутливые, то грозные письма, клялся порвать с ним всякое знакомство, если он вздумает раньше срока вернуться. С интересом рассматривал капоты и матине, которые Ольга Сократовна покупала для Анички. Торопил Некрасова с отъездом в деревню, помогая ему устраивать дела по журналу. Но в конце концов, почувствовал такую бесконечную усталость, так захотел вдруг уехать куда-нибудь, побыть в тишине и в одиночестве, что Любань начала казаться удивительно милой сердцу. Он очень обрадовался, когда Ольга Сократовна согласилась ехать, пытался помочь увязывать вещи, отобрал чуть ли не целый шкаф книг и потребовал, чтобы их обязательно отправили на дачу.

Ольга Сократовна в ужасе всплеснула руками:

— Ты с ума сошел! — закричала она. — Куда тебе это? Такую гору за год не прочесть, а ты на даче отдыхать должен. Ты что, на десять лет туда собираешься? Не возьму этот хлам — и не думай и не надейся.

— Но, голубочка, это же только самое нужное, — сконфуженно оправдывался Чернышевский. — Все это мне совершенно необходимо. Эти книги специально для отдыха, уверяю тебя, голубочка.

— Это для отдыха? — грозно спросила Ольга Сократовна, потрясая толстенным томом. — Для отдыха романы с собой берут, а не это. Не повезу — хоть убей меня!

— Ну что же, — кротко сказал Чернышевский, — придется мне на собственных плечах это таскать. Так и знай, Лялечка, никаких поручений в городе я выполнять не смогу — буду вместо покупок возить свои книжицы.

Ольге Сократовне пришлось уступить. Даже на пригородных дачах, где он проводил очень мало времени, книги точно сами собой появлялись во всех комнатах, и при возвращении для них приходилось сколачивать специальный ящик. Прошлогодний до сих пор валялся на чердаке, и его теперь втащили в кабинет Николая Гавриловича. Он удовлетворенно осмотрел ящик, сколоченный из тяжеленных горбылей, попробовал — крепко ли держатся гвозди — и начал, не торопясь, укладывать книги. Кое-что пришлось все-таки оставить, — Чернышевский с сожалением отложил в сторону кипу журналов:

— Ничего, это я потом перетащу, — решил он и заявил, что вполне готов к переселению на дачу.

В Любани оказалось очень хорошо. После весеннего ненастья установились жаркие летние дни. В лесу пахло смолой и нагревшейся на солнце хвоей. Вода в Тигоде к вечеру становилась теплой, как будто ее подогрели в печке, и даже по утрам, когда на траве еще лежала сизая роса, купаться было приятно и не холодно. Николай Гаврилович ходил на реку по нескольку раз в день. Утром, когда Ольга Сократовна еще нежилась в постели, он выходил из дому босиком и без шапки, с полотенцем через плечо и мыльницей в кармане. Мокрая холодная трава щекотала его босые ноги; он шел, прищурившись и близоруко вглядываясь в тропинку. Наступив на камень или шишку, он подпрыгивал, тихонько чертыхался и шел дальше, еще пристальней смотря под ноги.

На берегу реки он облюбовал себе место, густо заросшее кустами. Только у самой воды оставалась небольшая песчаная прогалинка, в которой приходилось продираться сквозь частый ивняк и ольшаник. Зато здесь можно было раздеваться спокойно, как в собственной комнате: зеленая стена спускалась до самой воды, а старые ивы, росшие на берегу, склонялись так низко, что и вода, образуя маленький заливчик, была отгорожена от посторонних взглядов.

По утрам песок на прогалинке был сыроватым и холодным, с кустов за шиворот сыпались холодные капли росы, но Николай Гаврилович оставался верен раз выбранному месту. Он быстро раздевался, входил по пояс в воду и, приспособив мыльницу на сук ивы, долго с удовольствием мылся. Потом, надев очки, выплывал из своего заливчика и, откинувшись на спину, неподвижно лежал на воде, блаженно щурясь от солнца. Но стоило ему услышать голоса или увидеть человека, хотя бы это был пастушонок на том берегу, он быстро возвращался в тенистый заливчик и, торопливо одевшись, уходил домой.

На даче он работал немногим меньше, чем в городе. Правда, здесь он иногда уходил с книгой в лес или в поле, но очень скоро возвращался, потому что выяснялось, что ему нужна еще одна книга, или словарь, или какая-нибудь рукопись. Вернувшись, он уже оставался в своей комнате.

Опасения Ольги Сократовны, что ей будет скучно в Любани, оказались напрасными. Она очень скоро познакомилась со всеми соседями, и на даче у Чернышевских стало почти так же шумно, как на городской квартире. Правда, здесь этот шум был не так заметен, — вечерние сборища, игры и даже танцы переносились из дома в сад, почти ежедневно придумывались пикники и катанья, прогулки в лес или на лодках. Городские знакомые: студенты, офицеры и прочая молодежь — тоже быстро нашли дорогу в Любань; они приезжали большой компанией, восхищались лесом, садом и пейзанским нарядом Ольги Сократовны; веселились до позднего вечера и оставались ночевать на сеновале.

Когда Чернышевский собирался в город, Ольга Сократовна вспоминала, что у нее там тоже есть разные дела, и отправлялась вместе с ним. В городе она щеголяла своим свежим, зарумянившимся лицом, разыскивала, какие-то совершенно необходимые для дачи цыганские шали или плахты и рубашки с украинской вышивкой и, встречая знакомых, приглашала их в Любань.

— Приезжайте в нашу усадьбу, — говорила она. — Будем пить молоко и кушать ягоды. А спать я вас положу в сарае на сене.

Знакомые охотно соглашались: лето было таксе жаркое, раскаленный Петербург так непригляден, Ольга Сократовна так свежа и гостеприимна, что невозможно было отказать себе в удовольствии побывать у нее в Любани. А Николай Гаврилович все чаще и чаще оставался в городе, услыхав, что к ним на дачу нагрянет целая орава поклонников, друзей и приятелей Ольги Сократовны. Собираясь вместе с ними отправляться на дачу, он вдруг вспоминал, что у него накопилась куча дел по журналу, и тихонько говорил жене:

— Ты уж извини меня, Лялечка, но я не могу сегодня поехать. Мне еще к цензору надо сходить, да и в типографии не успел побывать. А Вульф что-то заленился, неаккуратно наш заказ выполняет. Не сердись, голубочка, я завтра обязательно приеду.

Ольга Сократовна возмущалась и кричала, что она тогда тоже не поедет, что сейчас в городе одни мухи остались, что здесь ему нечего есть: прислуга на даче, а послать сюда она никого не может — все нужны, потому что гости.

— А мне и не нужно никого, я очень люблю один побыть, — возражал Чернышевский. — Я пообедаю в ресторане, а вечером чай пить к Василию Ивановичу, — нужно узнать, нет ли у него письмеца от Добролюбова.

— Но чтобы завтра к обеду ты был на даче, — уступала Ольга Сократовна. — Да не забудь на ночь двери запереть, а то уснешь и не услышишь, все вещи вытащат.