Алексей Шишов - Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

— А какие слова, ваше высочество?!

— Слова душевные. Смотри, чтоб у тебя в полку такие песни солдатами не забывались.

— Как забудутся, ваше высочество? Сам от государя за Балканский поход Святого Владимира 4-й степени имею...

Генерал-фельдмаршал не очень долго командовал после войны войсками гвардии и Санкт-Петербургским военным округом. Он успел позаботиться о том, чтобы полки и батареи, вернувшиеся с войны, были расквартированы с удобством; много сделал для материальной помощи вдовам и сиротам. Немало сирот было устроено на учёбу по его рекомендациям, стали получать пенсии и прибавки к ним: вдовы солдатские и офицерские, сироты малые должны иметь о себе заботу державную...

— воин, уходя на бой, должен знать, что святое дело заботы о его семье возьмёт на себя государь...

— увечный воин и сирота воинский в России на папертях с протянутой рукой стоять не должны. То позор всей державе перед самой собой...

В январе 1880 года великий князь обратился с прошением к государю об отставке, ссылаясь на «расстроенность здоровья». Последнее действительно желало много лучшего. Просьба была уважена только наполовину: Николай Николаевич-Старший до последних дней своей жизни оставался генерал-инспектором кавалерии русской армии. После отставки он находился в продолжительной заграничной поездке.

Отставка великого князя произошла накануне убийства императора Александра II. Подпольная организация «Народная воля», частью вставшая на путь террора, провела несколько покушений.

4 апреля 1866 года у Летнего сада в Санкт-Петербурге участник подпольного кружка Дмитрий Каракозов пытался застрелить монарха из пистолета.

А с 1879 года за Александром II началась настоящая охота. Сперва народовольцы попытались взорвать поезд, на котором самодержец с семьёй возвращался из Крыма. Однако это покушение не удалось.

5 февраля 1880 года Степан Халтурин, нанявшийся столяром в Зимний дворец, пронёс туда бомбу и устроил взрыв под царской столовой. Лишь по счастливой случайности император Александр II не пострадал, но пострадало немало случайных людей, в том числе нёсший в тот день дворцовый караул из гвардейцев.

Государь, отменивший крепостное право и прозванный за это в народе Царём-Освободителем, давший независимость Болгарии и закончивший Кавказскую войну, был смертельно ранен террористами-«бомбистами» из группы Желябова 1 марта 1881 года. Цареубийство произошло на набережной Екатерининского канала. Писатель-эмигрант генерал-лейтенант П.Н. Краснов так описывает ту кровавую страницу российской истории:

«...Вторым метальщиком был тихвинский мещанин Рысаков, девятнадцатилетний человек с грубым лицом, толстоносый, толстогубый, с детскими доверчивыми глазами. Он так уверовал в Желябова, что смотрел на него как на Бога. Он был совершенно убеждён, что вот бросит он бомбу, взорвёт, убьёт царя и сейчас же, сразу же наступит таинственная, заманчивая революция — и он станет богат и славен. Тогда — «получу пятьсот рублей и открою мелочную лавку в Тихвине...»

У Рысакова не было ни колебаний, ни сомнений.

«Желябов сказал — год исключительный. Голод, язва на скоте. Будет народное восстание, и значит, мы станем героями, первыми людьми в восстании. Желябов говорил: студенты, интеллигенция, рабочие — все пойдут на какие-то баррикады и нас выручат...»

Будучи уверенным, что его «выручат», что он делает геройское и вместе с тем ничем особенным ему самому не угрожающее дело, Рысаков бросил снаряд под колёса кареты.

Раздался страшный грохот. Столб тёмного дыма, снега и земли высоко поднялся в воздух, из домов по ту сторону канала посыпались стёкла. Рысаков бросился бежать, но за ним погнались, какой-то человек в «вольной» одежде схватил его. Сейчас же подбежал городовой с обнажённой шашкой, и Рысакова припёрли к краю набережной.

«Из облака дыма и снега показался государь в шинели и каске. Он рукой смахнул снег с полы шинели.

Кучер Фрол Сергеев с трудом остановил испуганных лошадей. Конвойный офицер, ротмистр Кулебякин, с окровавленным лицом, без папахи, соскочил с лошади и побежал к государю.

— Ваше императорское величество, — сказал он, почтительно беря государя под руку, — вы ранены?

— Я ничего, — сказал государь, — а посмотри, что они наделали!

Государь показал на мальчика, катавшегося в судорогах на панели, и на убитого казака, лежавшего на улице.

— Это кто такой?

— Максимов, ваше императорское величество.

— Царствие ему небесное. Всё из-за меня... из-за меня...

Кучер осадил карету. У неё была выбита спинка, но ехать было можно. Полковник Дворжицкий подъехал с санями.

— Ваше императорское величество, умоляю вас, — сказал он, — садитесь в сани, едем во дворец.

Государь спокойно посмотрел своими прекрасными глазами на полицмейстера и сказал:

— Погоди...

Фрол снял шапку и сказал со слезами в голосе:

— Ваше императорское величество, царь-батюшка, садитесь, не то злодеи убьют.

Государь махнул кучеру рукою и обратился к следовавшему за ним Кулебякину:

— Кулебякин, там ещё казак... Что с ним?

— Это Лузенко, ваше императорское величество, он, кажется, только ранен.

Государь ещё раз перекрестился.

— Ужасно, — сказал он, — хуже, чем на войне. Это что же? — обратился он к Дворжицкому, показывая на Рысакова. — Этот и бросил?

— Так точно, ваше императорское величество.

Государь подошёл к Рысакову.

— Ты кто такой? — строго, но не сердито сказал государь.

— Мещанин, — хмуро, глядя в землю, ответил Рысаков. — Грязнов!

Смотри ты у меня! — Государь погрозил пальцем в белой перчатке Рысакову.

— А где взорвало? — сказал государь и пошёл к тому месту, где в снегу чернело круглое отверстие воронки взрыва.

Государь был совершенно спокоен. Он знал, что у него есть долг перед убитыми и ранеными, долг перед собравшейся толпою. Он не может ничем показать своего волнения или растерянности.

Кто-то из толпы громко спросил:

— Что с его величеством?

— Слава Богу, ничего, — сказал государь и услышал, или ему только показалось, что он услышал, как кто-то мрачно и угрюмо сказал:

— Погоди, ещё рано благодарить Бога...

В тот же миг как бы огонь охватил государя. Страшный грохот оглушил его. Всё потемнело перед глазами, всё исчезло. Государь ощутил холодное прикосновение снега к лицу, страшную, невыносимую боль в ногах, на мгновение перед ним мелькнуло чьё-то совсем незнакомое лицо, и государь, застонав, закрыл глаза.

Студент Гриневицкий, двадцати одного года, быть может, после Желябова и Перовской самый убеждённый в необходимости «акта», сказал: «Погоди, ещё рано благодарить Бога», — и выхватив из-под полы круглую бомбу, завёрнутую в носовой платок, обеими руками с силой бросил её к ногам государя.