Нина Молева - Привенчанная цесаревна. Анна Петровна

— С ними, умница моя. Без того к морям нам не выйти и южных границ наших не замирить.

— Иоанна Алексеевича возьмёшь?

— Смеёшься! Что с ним в походе делать? Пусть здесь за нас Бога молит. Не должна армия двух начальников видеть. Один для них есть и будет государь — Пётр Алексеевич.

— Не боязно, Петруша?

— Баталий, что ли?

— Каких баталий! Москву без себя оставлять. На кого полагаться можешь? Софья Алексеевна хоть и в монастыре, а руки у неё длиннющие — куда хошь дотянутся. И стрельцы её, сам говорил, любят.

— Нёс собой же её в обозе возить. Владыке Адриану верю: не простит ему Софья поддержки, что мне оказал. Никогда не простит. Так что он меня держаться верно будет. За самой Софьей поп Никита Никитин присмотрит, что приход у Саввы Освящённого, рядом с Новодевичьим монастырём получил.

— Никита Никитин — кто таков?

— Знаешь ты его, Натальюшка, знаешь. Сынок у него старший живописец отличный, надежды большие подаёт — Иван. Да и младший вроде персоны писать горазд.

— Тебе виднее, братец, а всё боязно.

— Да и ты, Натальюшка, чуть что приглядишь. А это что за красавицы стол у тебя принялись накрывать?

— Видишь, и на Кокуй ездить не надо. Не замечал ты их, видно, как заневестились, в возраст вошли, а всё из Алексашкиного стада.

— Меншиковского? Быть не может!

— Ещё как может! Тоненькая да маленькая — сестрица родная Александра Даниловича Аксинья. Аксинья Даниловна Меншикова. А те две уже, почитай, девятый год при мне — Арсеньева сиротки. Красавица статная — Дарья, а что пониже росточком, сутулая — Варвара.

— Дарья и впрямь хороша, а эту бедолагу в монастырь бы. В миру судьбы своей не найдёт.

— Всё в руках Господних. Дарья хороша, да глупа, а уж слезлива вне всякой меры. Чуть что, так и зальётся, платье своё всё вымочит. А Варвара — умница редкая. Секрет тебе скажу: Александр Данилович к ней за советом ездит, с великим почтением о ней отзывается.

— Не знал, что он к тебе и без меня наезжает.

— Не ко мне, братец, — к сестрицам Арсеньевым. Иной раз по часу в саду с Варварой толкует. Она его уму-разуму наставляет.

— Остаётся мне к тебе с визитом мою Анну Ивановну привезти.

— А вот этого, Петруша, не делай. Придворные твои — дело одно, а родная сестра, царевна — дело другое. Нехорошо получится. Матушку вспомни: как бы её огорчил. Я тебе, хоть и младшая, заместо неё. Выговоры тебе делать — не моё дело. Живи, Петруша, по своему разумению, но, покуда есть у тебя супруга законная, воздержись.

— Приказывать не стану. А жаль. Умница моя Анна Ивановна. Обхождение лучше всех наших теремных красавиц знает: и как при застолье быть, и как в танцах пройтись. Повадлива. На скольких диалектах толкует — завидки берут.

— Я тебе резоны свои, Петруша, сказала. Не мальчик — сам разобраться во всём должен.

Снова в поход государь собрался [5] Весной 1696 г. Пётр I предпринял второй Азовский поход (первый, в 1695 г., когда Азов был осаждён русскими войсками с суши, окончился неудачей). В весне 1696 г. в Воронеже были построены корабли и суда Азовского флота. . На турку. Скольких людей в прошлый поход Азовский полегло — не унялся, решил на своём настоять. Боярам толковал, надобно выход из Дона в море Чёрное отпереть. Первый раз не вышло — флота не было. Жизнь показала: флот потребен. Распорядился суда рубить в Воронеже. Мало что зима лютая выдалась, всё равно работы вести. А таких морозов даже старики не помнят: деревья трещали да раскалывались.

Владыка Адриан сколько раз государя принимал.

Никто не знает: отговаривал ли, нет ли. Вот и теперь ждал. День особенный — празднество Зачатия праведной Анною Пресвятой Богородицы. Губы сами стихиру повторяют: «Как духовная пения ныне принесём Ти, Всесвятая? Еже бо в неплодней Твоим зачатием весь мир освятила еси, и Адама от уз избавила еси, и Еву от болезни свободила еси. Темже ангельстии лица празднуют, Небо и земля радуются, и совосплещут души праведных, песни верно взывающи во славу Зачатия Твоего...»

Людишек, видно, николи жалеть не станет. Это Иоанн Алексеевич нет-нет да прослезится, пригорюнится. Петра Алексеевича единый раз в слезах видел, как царицу Наталью Кирилловну погребали. Чуть не в голос кричал. Всхлипов не стыдился. Да ещё когда Фёдора Троекурова отпевали — слёзы смахивал, от людей отворачивался. О милосердии толковать с ним не приходится. Месяц от месяца лютее нравом становится. Возражений слышать не хочет. В немилость у государя впасть — велика ли корысть. Никак приехал? Он и есть. Только что не бежит — шаги гудят по плитам железным...

— Благослови, владыко. Видеть мне тебя крайняя нужда. Порассказать о делах.

— Да пребудет с тобой Божье благословение во веки веков, государь. Слышал, опять в поход собираешься. Никто не доносил — приказные под окнами голосили.

— И правильно голосили. Помнишь, владыко, как я их всех для Кожуховского дела [6] Здесь говорится о потешном Кожуховском походе. В сентябре 1694 г. на берегу Москвы-реки под Кожуховом в течение трёх недель проводились манёвры, в которых участвовало несколько тысяч человек. Они стали серьёзной подготовкой для предстоящих азовских походов 1695 и 1696 гг. созвал. Помещиков ловить по Москве да по городам подмосковным пришлось. Всех дел-то месяц в службе моей побыли, а уж в октябре их с почётом и благодарностью по домам отпустил. Велик ли труд, шуму такого не стоил.

— Тебе, государь, виднее. На то тебе Господом власть вручена. Творец Вседержитель тебя и просветит, что делать надобно.

— Может, и Господь, да туго дело у нас идёт, владыко. Сам знаешь, осаду нашу турки в этом году отбили. На Воронеже теперь флот рубим. Галеры по голландским моделям готовят, двадцать три штуки. Там строительством Лефорт, генуэзец один — де Лима и француз де Лозьер управиться должны к весне.

— Веришь им, государь. К тебе на службу поступили, турки больше заплатят, к ним перейдут. Своими бы обзавестись — с них и спрос настоящий.

— Твоя правда, твоя. Да где их в одночасье взять. Учить надобно, а на первых порах какой-никакой победы добиться. Не дремлют ведь Милославские. Каждое лыко в строку мне ставят. Каково это с врагами и снаружи и изнутри бороться!

— Может, зря опасишься, государь? Что тебе Иоанн Алексеевич? Его ведь и подучить никто не сумеет.

— Не сумеет, владыко? А как он у меня тут против похода нового восстал? Чуть что ни пригрозил согласия своего не дать. Переломить-то его можно, да слухи такие мне не на пользу. Европейские монархи вон как ухо востро держат.

— Откуда бы решимость такая? Мне государь Иоанн Алексеевич ничего не говорил.

— Видишь, владыко, не так-то братец и прост, как на вид кажется. Я просил царевну-сестрицу царицу Прасковью Фёдоровну порасспросить.