Нина Молева - Привенчанная цесаревна. Анна Петровна

— Какая исповедь! Спросить тебя хотел, сколько раз государь Иван Васильевич женат был? Не мог ведь без церковного разрешения — молитвенник был редкий. Подумал тут на досуге я, как это царевич Дмитрий мог на престол вступить, кабы не порешили его?

— Крови был царской, а других наследников не осталось.

— Да я о браке, владыко.

— О браке... Что ж тут сказать, по законам нашей церкви православной, три их может быть — не более. Вон видишь в окне своём теремном, государь, ты, что ни день, паперть собора Благовещения. Коли внимания не обращал, погляди — на Замоскворечье она выходит. Пристроили её, когда государь Иван Васильевич четвёртую супругу себе взял [7] В 1572 г. Иван IV женился в четвёртый раз на Анне Колтовской, через три года заточил её в монастырь, якобы за участие в заговоре. . В храм войти не смел — не положено, так на паперти службы отстаивал.

— А церковь святая сожительства ему по четвёртому разу не запретила?

— Нет, государь, благословила. Жил царь по благословению разрешительному, а это уж совсем не то — не по закону святому.

— А жён почему так много имел?

— Одни помирали, как прабаба твоя, государь, царица Анастасия Романовна, других в монастырь отсылал.

— Соглашались?

— Что о том толковать, государь, — дело прошлое, тёмное. Да и не первым в таком череду государь Иван Васильевич был.

— А до него кто же согрешил? Не знал я.

— Батюшка Ивана Васильевича — великий князь Московский Василий III Иванович.

— Его родительницу отрешил?

— Нет, государь, ради его родительницы первую супругу свою — великую княгиню Соломонию Юрьевну Сабурову.

— Не показалась великому князю?

— Двадцать лет, государь, прожили в мире и согласии. Вот только потомством Господь не благословил. Вот великого князя и подговорили молодую жену взять, а великую княгиню Соломонию по бесплодию её в монастыре поселить [8] Василий III Иванович развёлся с женой Соломонией Сабуровой из-за того, что у неё не было детей. Она была насильственно пострижена в монастырь, где, по преданию, у неё родился сын. !

— Поселить или постричь?

— Постричь, государь.

— Не соглашалась? Насильно постригали?

— Государь, ни к чему разговор такой. Дел у тебя, сам говорил, великое множество. Что время попусту терять.

— Погоди, погоди, владыко, а что государь Иван Васильевич всю жизнь братца своего по отцу искал? Откуда тут братцу взяться? Вспомнил, не Соловьём ли разбойником его называли?

— Не след тебе, государь, людскую болтовню слушать.

— Нет, ты ответь, владыко, откуда братец-то взялся?

— Может, и не было никакого братца, государь.

— А если был?

— Болтал народ всякое. Болтал и про то, что постриглась Соломония беременной. Потом уже в суздальском Покровском монастыре родила, как на грех, мальчонку, а враги великого князя его и припрятали. Куклу заместо него погребли.

— Вот, значит, как: и беременную княгиню постричь можно.

— Не повторяй ты этих сплёток, государь.

— А уж если не на сносях, то и вовсе грех невелик.

— Государь!

— Не буду, не буду тебя тревожить, владыко. У меня и впрямь важная новость для тебя есть. Боюсь огорчить — плох ты нынче — как бы не повредить здоровью твоему.

— Уж лучше говори, государь, не томи.

— Помнишь, владыко, толковали мы с тобой, что хорошо бы мне за рубеж съездить, чужих порядков поглядеть, чужим наукам подучиться? Вот и решил я, что настал мой час в путь отправляться.

— Тебе? Государю? Одно дело послов послать, доверенных людей, а государю-то самому как же?

— Да вот так. Положиться ни на кого не могу. Недаром говорится, свой глазок — смотрок, чужой — стёклышко. А Азов мне спать спокойно не даёт. Флот России нужен — это одно. Без союзников не обойтись — дело другое. Мне бы союз европейских государей противу турок составить. Послов к каждому в отдельности посылать долго и хлопотно. А тут коли я вместе с послами, к скончанию каждый договор в два счёта довести можно.

— Не пойму тебя, государь, — и послы едут, и ты едешь. Государь со свитой ездить может, а послы...

— В том-то и хитрость моя, владыко. Ехать я решил под чужим именем, как десятник Михайлов, чтобы среди свитских людей затеряться. Тут и церемония попроще выйдет, и мне, покуда послы переговоры вести будут, свобода — что захочу, то и посмотрю. Государи, чай, ни в одном моём желании не откажут.

— Думаешь, прознают, что ты, государь?

— А чего дознаваться — наши сами кому надо словечко шепнут.

— Всё ты уже продумал, государь.

— Пока братец Иоанн Алексеевич с нами был, не с руки получалось. Нынче совсем другое дело. Вот и хочу поспешить.

Велено во успении матери... Натальи

Кирилловны написать на полотне

живописным письмом персона длиною

два аршина с четвертью, ширина полтора

аршина и зделать рамы флемованные

(с волнообразной рейкой по рельефу — Н.М.)

и прикрыть чернилами (вычернить — Н.М.).

И того ж числа велено писать живописцу

Михаилу Чоглокову своими припасы. И

февраля во 2 день живописец Михайло

Чоглоков тое персону против указу написав

и зделав флемованные рамы, принёс в

оружейную палату. И того же числа по

приказу окольничего Ивана Юрьевича

Леонтьева та персона переставлена в

Оружейную большую казну.

— Михайлу Чоглокова позвали?

— Позвали, государь. Который час сидит дожидается.

— Ко мне его. Быстро! Михайло! Рад тебя видеть. Прости, учитель, что ждать заставил — с делами трудно рассчитать.

— Как можно, государь, вашему величеству себе извинений искать! Моё дело служилое: надо — хоть до ночи, хоть и с ночью подожду. А что учителем ты меня, государь, назвал, великая для меня честь.

— Что за честь, Михайло, ты меня кисти учил в руках держать, мастерства своего азы преподал. Спасибо тебе. А вот теперь посоветоваться хочу. Слыхал, что викторию по поводу побед азовских сделать надобно. Дело в Москве неслыханное, так мы и всю жизнь переиначивать собрались. Без живописных дел не обойтись.

— Замыслил что, государь?

— Убирать станем мост Каменный, башню кремлёвскую Водовзводную. Огни потешные по всему городу зажжём. А вот по улицам и по мосту хочу картины расставить преогромные и на них весь поход Азовский представить. Битвы там, осады, турок побеждённых. С аллегориями. Сможешь, Михайло?

— Дело непривычное. А сделать, почему же, можно и сделать. Вон на гравюрах иноземных сколько викторий представлено. Поглядеть да на московскую мерку и перевести. Вот только...

— Материалы получишь. Помощников — сколько потребуется.

— Я не про то, государь. Вот москвичи-то уразумеют ли? К живописи они непривычные.