Таисия Наполова - Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

Иван всё же продолжал ей не доверять. «Каков... В бою удаль свою показывает, а здесь труслив паче меры», — подумала о нём Наталья.

Ближайшие дни показали, однако, Ивану, что опасаться надо не рабы, а боярина Хитрово. В Измайлове он показался внезапно. Делал какой-то досмотр имению и косо поглядывал на Ивана Бересеня.

Вскоре было объявлено, что боярин ищет царский перстень. Наталья с недоумением заметила, что царь сам подарил ей перстень и ныне он в её шкатулке. Но боярин Хитрово не унимался и вёл допрос Ивана, спрашивал, что он делает в царской палате.

— Я приехал вручить царице перстень, который она потеряла в карете.

— Как перстень очутился у тебя?

— Его нашёл ездовой рано утром, когда солнце проникло в карету. Он блестел.

— Почто он передал перстень тебе?

— Я охранник царицы и отвечаю не токмо за её жизнь, но и за целость её драгоценностей.

История с перстнем имела тем не менее последствия иного рода. После разговора с Хитрово Иван испугался слежки и был не столь аккуратен в запретных свиданиях с царицей, ссылался в своих оправданиях то на одно, то на другое.

Подозрительная Наталья устроила слежку за своим возлюбленным и, к своему негодованию, узнала, что он бывает на других свиданиях. Решив прогнать его, она учинила ему сначала строгий допрос. Иван не стал отпираться, искал себе оправдания.

— Госпожа моя, я хотел отвести от себя всякие подозрения. Для того и ездил в Немецкую слободу.

— Да кто спрашивал твоего хотения. Ты понимаешь, что накликал на мою голову новый позор?

Иван упал на колени перед царицей, старался поймать её руку, но она оттолкнула его.

— Ужели, безрассудный, ты так и не понял, что здесь всё решают моя воля и моё слово?!

— Так скажи мне слово милостивое!

— Только-то? — насмешливо отозвалась она, ибо в его словах она почувствовала новую обиду. Он, так дерзко даривший ей любовь, просит ныне одной лишь милости, как последний раб! — Ступай! Тебе будет объявлена наша милость!

Иван был послан в далёкий Пустозерск помощником воеводы, и никто не спросил у него согласия. Пройдут недели, месяцы, — Наталья даже не вспомнит о своём возлюбленном, с которым провела столько упоительных ночей. Обид она никогда не прощала и мстила жестоко.

Богатый опыт давал основание Матвееву думать, что обстоятельства не делают людей прозорливее. Поэтому глупость и доверчивость, что, по мнению Матвеева, одно и то же, не имеют пределов. Он давно сказал себе: «Помни, что люди в массе своей простецы, — и не ошибёшься». Ему не стоило особого труда найти способ, как одурачить человека, навести на него слепоту и в конечном счёте использовать в своих интересах.

Но при этом Матвеев ставил себе одно важное условие: замысел и пути его осуществления должны быть тайными.

На этот раз он был особенно осторожен. Задумав новое важное дело в своей жизни, он утаил его подробности даже от Натальи, хотя дело касалось прежде всего её самой. Надо было в деталях рассчитать, как оттеснить Милославских подальше от трона и, может быть, вытеснить их из царского дворца, чтобы тем вернее расчистить путь малолетнего царевича Петра к трону.

Для начала он решил внедрить в сознание царя Алексея, что здоровье и жизнь царевича Петра нуждаются в особом бережении. Об этом и прежде не раз было говорено с самой царицей Натальей. Но тут были нужны не слова, но действия. Царя Алексея надо было держать в постоянной тревоге за сына. Но назойливость в этом случае чрезвычайно вредна. А между тем, начав дело, отступать нельзя. Как же выйти из положения?

И Матвеев придумал тактику отвлекающего манёвра. Он пытался представить дело так, будто злодеи норовят утвердить волю своей партии в государственных делах, а тех, кто станет тому мешать, начнут теснить, вплоть до умышления на жизнь супротивников.

Первой жертвой злодейства должен был стать конечно же он, Матвеев. Для того и было пущено подмётное письмо, обвиняющее его, первого вельможу, во всех смертных грехах. Царь не поверил подмётному письму, на что и рассчитывал Матвеев. Но важно, что царь узнал: его друг и важный вельможа — в великой немилости у лиходеев.

Но кто, однако, эти лиходеи? Имена — вот что было главным в игре Матвеева, и он вёл эту игру с настойчивым постоянством. Он словно бы сам торопил события, выставляющие его в невыгодном свете, даже озабоченный и унылый вид заранее напускал на себя. Не заметить этого было нельзя, и однажды царь спросил его:

— Ты никак кручинен, Сергеич? И будто бы с лица спал...

«Зато ты опухать стал», — неприязненно, с трудом скрывая свои чувства, ответил Матвеев:

— Кручинюсь... Да ночь худо спал.

— Что так? Или вина доброго не нашлось?

— Моей кручине вино не поможет...

— Что ж молчал-то? Или я не помогал тебе отвести беду либо напасти нежданные?

— Спасибо на добром слове, государь. Но в твоей ли воле отвести умышление на мою жизнь?

Матвеев произнёс эти слова с печальным видом и поник головой.

— Умышление на твою жизнь?! Да как же мы-то не ведали об этом злодействе?

— А оттого не ведали, что злодейство не вдруг открылось. Человек мой Иван с жёнкой нашли спрятанный в углу чулана мешок с кореньями. А хранит в том мешке свои коренья слепая девка-ведунья, именем Фенька, что живёт на дворе у князя Куракина.

Царь Алексей озадаченно молчал. Он был много наслышан о той Феньке, знал, что она травами лечила семейство князя и настой на тех травах давали царевичу Фёдору, наследнику престола. И как не доверять князю Куракину? Он был дядькой царевича многие годы. Человек надёжный, верный. Царевич Фёдор души в нём не чаял. Но и Матвееву царь привык верить. Вот только упрямства и своеволия у него много, не меньше, чем у Никона. Да что поделаешь, у всякого человека свой нрав, свои повадки.

— Сам дознался или сказал кто, что Фенька умышляет противу тебя?

— Жёнка человека моего Ивана слышала, как Фенька шептала над травами, приговаривая: «По чину ли Артамошка стал важным барином? Не пора ли ему и честь знать?!»

Царь Алексей некоторое время угрюмо молчал. Он почувствовал, что в этих словах была правда. Сергеича многие не любили. А худая молва что волна, против неё всё бессильно. И худые умыслы долго не залёживаются.

— Видно, по слову твоему, Сергеич, придётся нарядить розыск.

Матвеев слегка дёрнулся и поспешно ответил:

— Не спеши наряжать следствие, государь!

— Что так?

— Не спугнуть бы злодеев.

Царь озадаченно замолчал. Он был взволнован угрозой жизни своему советнику больше, чем сам советник.

— Воля твоя, Сергеич, но мы не вправе оставлять без расследования злой умысел. Или не сам ты пришёл ко мне с кручиной в душе? Или сказанное тобой дело пустошное?