Мишель Зевако - Борджиа

– Да, именно по нему, – задумавшись, вторил хозяину гостиницы Рагастен.

– Бесполезно говорить вам, – продолжал свой рассказ хозяин, – что граф Филиппо, благодаря Адскому ущелью, застал врасплох покоренный город. Бандиты Якопо Рыжего были вырезаны все до последнего. Вообразите сами, какова была радость супругов. Несколько лет пробежало в безоблачном счастье. Но роковая дата приближалась, и граф Филиппо день ото дня становился всё мрачнее. И наконец настал канун того дня, когда должна была исполниться десятилетняя годовщина. Граф Филиппо приказал разыскать епископа Монтефорте и долго совещался с почтенным прелатом. К вечеру следующего дня граф отправился на то место, где мы теперь стоим. Пробило полночь. И сразу же появился сатана. «Очень хорошо! – сказал он. – Вижу, что ты верен данному обещанию. Принес кольцо?» – «На, бери!» – сказал граф Филиппо. Сатана жадно протянул руку, но сейчас же отдернул ее с ужасным воем. Граф Филиппо, чтобы не нарушать буквы договора, принес кольцо. Но он положил его в сосуд со святой водой!.. В соответствии с тем же договором, у сатаны было только пять минут, чтобы завладеть золотым кольцом. «Ну же! Бери!» – повторил граф Филипо. Свыше двадцати раз дьявол пытался погрузить руку в сосуд, который держал граф, с каждым разом он кричал от невыносимой боли. В самом деле, соприкосновение со святой водой жгло ему руку точно так же, как нас обжигал бы расплавленный свинец. Наконец, исчерпав силы, с растерзанной рукой, он, отчаявшись, он закричал: «Ты победил!.. Но я тебе отомщу!.. Смотри!» И тогда он ударил в землю черенком своих вил. Одна из скал, в окружении которых стоял граф Филиппо, закачалась у основания и начала крошиться. Казалось, что ее куски отпадают, словно вырезанные искусным скульптором… Скала приняла форму человеческой головы. И голова эта была точным портретом графа Филиппо. «Видишь эту скалу? – закричал сатана. – С нею теперь будут навеки связаны судьбы представителей рода Альма. Когда скала упадет, когда исчезнет эта гранитная голова, потомство твое вымрет и дом Альма исчезнет!» Сказав эти слова, сатана с ужасными проклятиями исчез под землей. …

Закончив рассказ, хозяин гостиницы тяжело покачал головой.

– Мне остается, – сказал он, – показать вам дыру, проделанную трезубцем сатаны, когда он ударил им о землю в этом месте… Хотите посмотреть?

– Честное слово, мне это интересно! – сказал Рагастен.

И он последовал за хозяином. Тот зажег потайной фонарь и стал спускаться по высеченной в граните лестнице.

– Но это же ваш погреб? – удивился Рагастен.

– Да, я использую это помещение под погреб. Вино здесь долго остается свежим. Но идемте дальше.

Хозяин продолжил спуск по некоему подобию колодца и в конце концов добрался до дна. В середине находилась узкая трещина, вероятно, образовавшаяся в результате медленного просачивания грунтовых вод. Эта дырка довольно правильной формы достигала в диаметре ширины черенка от вил или метлы.

– Смотрите! – произнес хозяин с восхищением и с оттенком страха. – Вот абсолютное доказательство, что сатана проткнул здесь почву.

– В самом деле! – отозвался Рагастен, очень внимательно осмотревший дыру.

Потом он не менее тщательно осмотрел всё, что осталось от колодца, и глубоко задумался.

– Чудесно! – сказал он наконец, отвечая собственным мыслям.

– Разве я не говорил! – довольно поддакнул хозяин.

Потом они поднялись наверх. Рагастен взглянул в направлении Монтефорте. В этот момент он увидел трех или четырех галопирующих всадников. В одном из них он узнал Джованни Малатесту. Через несколько минут всадники подскакали к гостинице и спешились. Джованни Малатеста поприветствовал Рагастена.

– Боюсь, заставил вас ждать, синьор!

– Нисколько! Впрочем, времени я зря не терял и познакомился с историей Адского ущелья, а также скалы Голова…

– Эти господа, – кивнул Малатеста в сторону всадников, прискакавших с ним, – будут присутствовать при нашей встрече.

– Добро пожаловать, – сказал Рагастен.

– Место вас устраивает?

– Как нельзя лучше.

– Тогда нам остается только скрестить шпаги.

Не отвечая, Рагастен спокойно обнажил клинок и принял защитную стойку.

Сразу же после встречи в Тиволи Чезаре Борджиа, закованный в стальные латы, окруженный швейцарской гвардией (а эти крепко сложенные парни, тяжелые пехотинцы, лично отобранные Чезаре, один к одному, были объединены в отдельный полк), сопровождаемый эскортом из двадцати синьоров, составлявших его штаб, дал сигнал к выступлению.

Войско, ощетинившись оружием, огромной змеей углубилось в горные ущелья. В авангарде шли два полка пьемонтцев: бородатых коренастых солдат со звериным взглядом; они орали прощальные песни, постукивая короткими копьями и двусторонними мечами. За ними везли легкие пушки и бомбарды; их тянули мулы, которых нещадно лупил ловкий калабриец. Рядом с орудиями шли артиллеристы: гигантского роста немцы с длинными окладистыми бородами.

Сразу за пушками шли алебардщики, настоящие великаны, которых Чезаре навербовал во Фландрии. Эти воины шли тяжелой поступью, не думая о предстоящих сражениях и едва ли зная, за кого им предстоит умирать. За ними следовал полк массивных романских аркебузиров. Далее шли швейцарцы, грузные и безрзличные ко всему, монотонно напевающие какой-то пастушеский мотив. Среди них ехал на коне Чезаре. За швейцарцами двигались другие полки, арьергард составляла блистающая стальными латами конница.

Шествие замыкали лазаретные фургоны и повозки с палатками и продовольствием. Их эскортировала легкая конница: те же романцы на низеньких лошадях, вооруженные только широкими палашами и – для защиты – легкими щитами.

Чезаре был мрачен. Зрачки его горели злым огнем. Ноздри вдыхали резкие запахи этого марширующего людского скопища. Вождь был в своей стихии. Однако, несмотря на физическую веселость выступления в поход, несмотря на гордость, порывами находившую на него, когда с какой-нибудь высотки полководцу открывалось суровое зрелище его армии, несмотря на непоколебимую уверенность в победе, которая должна была сделать его королем, Чезаре был мрачен.

Два имени беспрестанно тревожили его мозг: Рагастен и Примавера.

Позади него придворные весело обсуждали начавшуюся кампанию. Чезаре слушал их предложения, иногда односложно одобрял их. Но беседа всё время возвращалась к предстоящим грабежам. Их обсуждали в мельчайших деталях.

Порой Чезаре подъезжал к Лукреции. Она удобно устроилась в дорожной повозке, которую окружала личная гвардия герцогини. Время она проводила в мечтах или за чтением.

Возле повозки шагал монах Гарконио, еще бледный после ранения, и Лукреция часто перекидывалась с ним фразами, но так тихо, чтобы никто ничего не расслышал. Всякий раз, когда Чезаре приближался к сестре, беседа резко обрывалась.