Исай Калашников - Разрыв-трава

Устинья хвасталась перед Татьяной какими-то кофточками, платками, подарками Петра и его жены. Валя уже перестала смущаться. Живая, бойкая, она почти не сидела за столом, что-то приносила, уносила, рассыпая по полу стук каблучков, и казалось, что всю жизнь прожила в этом доме.

Вспомнил Корнюха свою невестку. Она совсем другая. Нету в ней такой вот простоты и обходительности. И у сына Назара простоты нету. Сошлись, два сапога пара. Эх, сын, сын… Женился в прошлом году. На обороте извещения о переводе написал тогда, что скоро будет у него свадьба. Он все магазины в районе обегал, хотелось преподнести молодым хороший подарок. Нашел кровать с мягкой сеткой, всю изукрашенную блестящими шишечками вещь красивая и долговечная.

Погрузил на машину, поехал поздравить молодых. Назарка, увидев подарок, расхохотался. «Ты где ее, отец, выкопал?» Жена его, высокая, бледнолицая, потрогала пальцами с накрашенными ногтями шишечки, сказала: «На таких в прошлом веке спали. Спрячь ее, Назар, в кладовую, не то засмеют».

Пожить у молодых Корнюха собирался недельки две, но через три дня уехал. В своих сапожищах с железными подковами на каблуках, большой, неповоротливый, он боялся сделать по квартире лишний шаг, ему все казалось, что сын и невестка со страхом ждут: вот-вот что-нибудь опрокинет, поцарапает. Да так оно и было. Однажды он слышал, как невестка шептала Назару: «Скажи ему, пусть сапоги снимает у порога. Топает в них прямо по дорожкам». Сын ничего, правда, ему не сказал. Но когда, позабывшись, он поставил на полированный стол стакан с чаем, Назар молча убрал его и потом целый вечер зашлифовывал суконкой еле заметный кружок, отпечатавшийся на крышке. Уроки отца не прошли даром. Вещи сын беречь научился!

Уехал Корнюха и больше вряд ли когда поедет к сыну. И тот со своей чистюлей женой тоже вряд ли приедет в Тайшиху, разве что на его похороны.

— Ты что-то совсем ничего не ешь.

Устинья положила в его тарелку салат, подвинула ближе чашку со сметаной, стала разливать водку.

— Почему не спросишь про нашего сына? — сказал он. Ее рука с бутылкой замерла, опустилась на стол.

— Я все знаю…

— Нет, ты не все знаешь, Устюха.

Ему вдруг захотелось рассказать о своей тоске, о зависти к Лучке, к Максиму, к Игнату, к ней самой, о том, что он сам из-за себя потерял сначала ее, а сейчас и сына, что только она сможет унять его тоску и помочь сызнова встать на ноги, сызнова ощутить вкус жизни.

— Подожди, Корнюха…

Она стала наполнять рюмки. Он ждал, все больше укрепляясь в мысли, что ей надо рассказать обо всем. Ждал и смотрел в раскрытое окно на заросшее мягкой отавой гумно, на серо-зеленые сопки, на желтые полосы зреющего хлеба, на жарко сверкающую ленточку речки. Кончалось лето, приближалась пора жатвы. А кто что сеял, то и жнет…

Перевел в FB2 Степанов Д.В. 2015