Геннадий Турмов - По дуге большого круга

Словно камень с души свалился. Он вспомнил это свое детское видение. Вспомнил, и шальная мысль закралась в голову: свое войско Чингисхан начинал закалять в походах на восток против китайцев, манчжуров, чжурчженей. Его отряды дошли до нынешнего Посьета, уничтожая на своем пути все древние цивилизации. Стало быть, его тумен мог останавливаться на ночлег или отдых там, где сейчас раскинулся Уссурийск, а его шатер мог стоять на том месте, где сейчас стоит корпус городской больницы, в одной из палат которой Женя страдал от тяжкой болезни…

Видимо, книги В. Яна оказались тем катализатором, той «машиной времени», которая сумела вернуть его память на семь веков назад, соединив энергетику прошлого и настоящего.

Ну как тут не вспомнить о законе сохранения энергии, сформулированном великим Михайло Ломоносовым?

…В горах темнеет рано даже в самую короткую ночь в году. Тем более, на сорок третьей северной широте, где расположен Улан-Батор. А в оледенелом монгольском ноябре, да еще в Долине Динозавров, тьма упала сразу и на всю Вселенную. Группа отправилась восвояси. И тут повалил снег.

Сначала редкие и крупные хлопья предупредительно тронули лицо, приласкали куртку и упали на почти невидимую горную тропу, ведущую к перевалу: возвращаться-то всегда приходится дорогой, по которой пришел. Но уже через две-три минуты снежная стена, белая даже в этой кромешной горной тьме, встала перед ними.

…Теперь-то Евгений Петрович совершенно точно знает: в хорошую погоду добираться куда-либо по бездорожной Монголии человеку, избалованному транспортной цивилизацией, одно удовольствие. Попробуйте совершить подобную же прогулку, но в горах Монголии во время отвесного ночного снегопада. Вот это, безусловно, подвиг!

Они карабкались вверх на уже знакомый перевал, застревая и оскальзываясь в сухом и вспухающем с каждой минутой снежном покрывале. И любое неосторожное движение грозило стремительным откатом к исходной точке, к возвращению в Долину Динозавров. Евгений Петрович уже остро чувствовал высокогорье и разреженность воздуха. Но – удивительное дело: при всем напряжении физических и нервных сил какое-то мудрое спокойствие питало его организм, наливая мышцы и мысли неодолимой уверенностью в том, что все закончится благополучно. А из правой ладони, в которой несколько часов назад он держал камень предка, осторожно текло по руке и растворялось во всем теле тепло, лишая утомленный мозг мысли о возможном в этом кромешном снегопаде неблагоприятном исходе.

Каждый воспринимает окружающий мир по-своему. И, взобравшись на перевал, душой ощутив в космической тьме уже знакомую пирамиду, Евгений Петрович даже не понял, а скорее осознал всеми клетками своего простуженного тела, почему потомки Чингисхана и сегодня считают Монголию Центром Вселенной.

Почти не тронутое цивилизацией величие местной Природы дает им такое право.

О своих родственниках по материнской линии Евгений знал совсем немного. В семье Жегаловых (девичья фамилия матери) были три сестры, по старшинству: Анна, Ольга, Надежда. Анна, естественно, мать. Ольга замужем за летчиком-старшиной. Младшая Надежда сопровождала Анну в тяжелые годины эвакуации. Старший брат Павел погиб в Великую Отечественную.

Ольга, та самая мамина сестра, которая прислала Жене военную форму, жила на военном аэродроме под Ленинградом. Студентом шестого курса во время конструкторской практики Евгений навестил их, но никаких родственных чувств не испытал. Сыновья Ольги, два подростка – двоюродные братья, проводили его на велосипедах до самого вокзала, выклянчив на прощание у Евгения рубля два.

Когда Женя заканчивал школу, его мать переманила-таки сестру Надежду из Дорогобужа в Уссурийск. Та приехала погостить, да так и осталась навсегда, вышла замуж, родила дочь.

Мать рассказывала, что отец ее служил машинистом на железной дороге, был из среды, так сказать, «трудовой интеллигенции». О бабушке мать говорила весьма неохотно, были на это, вероятно, причины, недоступные для понимания Жени.

Вскользь упоминала, что мать ее была красавицей и пела так, что современным певицам до нее было, ох, как далеко. А еще она сносно владела французским языком…

В цепкой детской памяти Жени хоть смутно, но все-таки отложились глухие, почти шепотом, разговоры старших о родственниках из Вязьмы, которые имели дворянское происхождение и даже упоминался французский «шевалье», оставшийся в России после 1812 года, почему-то называвшийся «шарамыжником». Во время Жениного детства принадлежать к дворянству чревато непредсказуемыми последствиями.

Став взрослым, Евгений узнал происхождение слова «шарамыжник», которое в русском языке употребляется для обозначения того, кто любит поживиться за чужой счет, жулика и обманщика. А еще это слово связывается с последствиями французского нашествия.

В 1812 году непобедимая наполеоновская армия отступала из России. Бывшие завоеватели Европы превратились в голодных оборванцев, выпрашивающих у крестьян еду и обращавшихся к ним «cher ami» (любезный друг). Крестьяне так и прозвали попрошаек – «шарамыжники».

По-видимому, один из них и задержался под Дорогобужем, став гувернером в помещичьем поместье.

По линии отчима с родственниками было легче. Во-первых, Евгений был знаком с дедом, отцом Петра Сергеевича. А во-вторых, после практики в Николаеве он заехал в Вязьму и был довольно тепло встречен сестрами отчима, которые помогли ему добраться до Владивостока, так как стипендию, которую он рассчитывал получить в Вязьме, ему так из института не выслали.

Уже в эпоху интернета Евгений Петрович наткнулся на исследование Генерального штаба подполковника барона Карла Федоровича Сталь фон Гольштейна, который опубликовал в журнале «Кавказский сборник» в 1852 году «Этнографический очерк черкесского народа».

В нем он дает развернутую и достоверную характеристику кавказским народностям. Этот очерк не мешало бы прочитать российским правителям, прежде чем развязывать чеченские войны в конце XIX века, подумал тогда Евгений Петрович.

А тогда в перечне дворянских домов он нашел фамилию Гуримовых. Было это совпадением или просто однофамильцы нашлись на далеком Кавказе, Евгений Петрович так и не выяснил.

Да и в облике деда было что-то кавказское – нос с горбинкой, стать и осанка, несмотря на возраст, пронзительный взгляд. Да и сестры отчима не очень-то походили на русских. Но как они попали в Вязьму, если были кавказцами?

Своего «биологического» отца Евгений Петрович разыскал уже в зрелом возрасте. От их переписки остались пара писем, да его фотография в военной форме с двумя рядами орденских планок.

Так получилось, что ни бабушек, ни дедушек своих Евгений не видел даже на фотографиях, за исключением одного, да и то не родного в самом раннем детстве.