Геннадий Турмов - По дуге большого круга

За тысячу верст от Владивостока, в черноморский город Николаев мчит студентов-практикантов поезд. Мелькают километры, вместе с ними мелькают путевые дни и ночи.

От Приморья до Новосибирска состав тащили старенькие паровозики, больше похожие на купеческие самовары, созданные в дореволюционные времена. Потом их сменили свежеокрашенные тепловозы, и сажа из паровозных топок перестала пачкать лица. А по советской Европе в голове состава уже мчался электровоз.

Все внове.

После Сибири – перенаселенная европейская часть страны. Ощущение, что хуторки и деревеньки стоят у каждого телеграфного столба. Как только люди здесь размещаются?

Оказывается, и размещаются, и живут сытно. Если на полустанках Сибири встречали вареной картошкой да пирожками с той же картошкой, то здесь – глаза разбегаются! Пирожки не только с картошкой, но и с мясом и со всевозможными вареньями. А еще – первые помидоры. Крупные, толстощекие, совсем по вкусу не похожие на выросшие в Приморье. И яблоки пахучие… И всюду призывное:

– Хлопец, покупай пирожки свежайшие! А вот черешенка спелая, сладенькая! Яблочки наливные!..

Глаза разбегаются, уши глохнут от воплей вокзальных торговок.

Все бы купил!

Все бы съел! Но студенческий бюджет скуп и не позволяет расщедриться.

А вот и Москва. Столица! Здесь предстоит пересесть на другой поезд. Ждать его нужно двое суток. Две ночи. Два дня.

Дождемся.

А пока бродим по Белокаменной. Почему Белокаменная?

Вот – Кремль. Стена вокруг него кирпичная красная. Мавзолей на Красной площади, так тот вообще бордово-черный, гранитный, кубический. И Военно-исторический музей тоже из красного кирпича сложен. Где же воспетая поэтами белокаменность столичная?

Она за кирпичной стеной, на территории Кремля. Там храмы белостенные, там алмазный фонд страны, там тихо и величественно дремлет История России.

Впечатлений – не счесть. Восторгов больше, чем волн в Амурском заливе! И все-таки была ложка дегтя в бочке меда: ночевать пришлось на переполненных московских вокзалах.

Отночевали.

Наконец, черноморский город Николаев. Город солнца. Как повиснет слепящий шарик мирового светила над головой, так и висит весь день. И не спасает от палящих лучей ни зелень деревьев, ни черноморская вода. Уже на второй день с практикантов полезла кожа (называется – позагорали).

Получили пропуска на завод. Махина! Город в городе!

На заводе острая нехватка в рабочих. У студентов просят помощи. И вполне обоснованно: каждый из них уже имеет специальность судоремонтника (сказалась двухлетняя практика на Дальзаводе). Долго раздумывают над предложением поработать на Николаевском судостроительном заводе: начни работать на заводе – потеряешь стипендию. Заработок не намного превысит ее. Останешься просто практикантом – сохранишь стипендию. К тому же в качестве практикантов заняты неполный рабочий день, а это позволяет чаще и дольше бывать на пляже, загорать, купаться на Черном море. Но… замучает совесть.

Что-то не додумали в министерстве, не выдавая работающим студентам стипендию во время практики. Конечно, многие приняли предложение, стали работать штатными судосборщиками. Пригодились навыки, которые приобрели еще на Дальзаводе.

А в бригадах студентов приняли хорошо. Рабочий люд уважительно относится к тем, у кого умелые, сноровистые руки.

Много дала практика. Прежде Евгений не представлял: как можно без кувалды выправить бухтины? Оказывается, существует метод «безударной правки металлических листов». Он требует незначительных затрат труда, но больших знаний и опыта.

Здесь, в Николаеве, он впервые во всей красе и объеме увидел, как рождается судно, впервые сполна понял, какой титанический труд необходим для его создания. А главное, увидел, как умеют работать настоящие судостроители.

…И вот снова институт. Снова лекции, лабораторные занятия и снова знакомое:

– Елки-палки! Опять курсовой поджимает!

После четвертого курса – производственная практика на Николаевском-на-Амуре судостроительном заводе. Участие в строительстве атомной подводной лодки первого поколения.

После пятого курса – практика в конструкторском бюро в Ленинграде.

Работа над чертежами парома. Работа – не чета напряжению в доке или на стапеле. Здесь тишина. Здесь кульманы почтительно подставили свои плоскости под белоснежные листы ватмана. И только едва слышный шорох карандаша по бумаге.

Но гордости – не меньше, чем после практики на заводах: построят рабочие судно, и кто-то из них, может быть, даже знакомый Евгения по прежней работе, будет устанавливать детали по чертежам, которые он разработал в этом конструкторском бюро…

А через несколько лет тот паром, участие в проектировании которого он, как практикант-студент, принимал, пришел во Владивосток и встал на линию Владивосток – остров Русский. Евгений поздоровался с ним, как здороваются с близким родственником после долгой разлуки…

Все знакомое, а все всегда изначально новое. И ничего в том удивительного нет: наша жизнь – вечный старт. От одной дистанции к другой.

Старт без заранее намеченного финиша.

…Стипендиальных денег катастрофически не хватало. Уповать на финансовую поддержку родителей – безнадежно. Им самим едва хватало на содержание младших братьев и сестры. Вот Евгений и вынужден, как и большинство друзей-студентов, ночами разгружать в рыбном порту трюмы транспортных рефрижераторов. Такая жизнь «на износ» научила его быстро и точно определять, годен этот человек быть напарником «в разведке» или нет.

Сам он всегда страшился показаться слабаком в глазах окружающих. Из-за этого однажды жутко оконфузился. После очередной ночной разгрузки парохода ребята, вместе с которыми Евгений всю ночь работал в рыбном порту, решили не идти на лекции, а вдоволь отоспаться. А Евгений поперся на занятия: не хотелось выглядеть слабаком.

Однако, как известно, человек предполагает… На лекции профессора Николая Васильевича Барабанова он самым бессовестным образом заснул. Конфуз казался еще более сильным от того, что, демонстрируя свою любовь и привязанность к учителю, он всегда на его лекциях садился за первую парту. Увидев спящего, Николай Васильевич подошел и хотел было отчитать его, но кто-то из студентов опередил профессора:

– Он всю ночь в порту работал, пароход разгружал.

Николай Васильевич не стал читать нотацию, но пальцем погрозил-таки, а затем оставшиеся до конца лекции полчаса рассказывал, как в четырнадцать лет пошел работать разносчиком газет и как подрабатывал вместе с друзьями-однокурсниками, когда сам был студентом.

Об этом случае можно было бы и не вспоминать, если бы не одно обстоятельство: профессор продемонстрировал свое уважение, узнав причину сонливости. Более того, он не постеснялся объяснить присутствующим и мотивы этой демонстрации: я сам, мол, работал по ночам, когда учился в институте, и прекрасно знаю, насколько мучительно сидеть на лекции после изнурительной ночной работы.