Анри Кок - Последние из Валуа

Во избежание помех ходу ее ночного визита Великая Отравительницы, склонившись над Тартаро, поднесла к его ноздрям флакон, наполненный… нет, не волнуйтесь!.. но некой эссенцией, обладающей снотворным свойством.

Вдохнув этот аромат, Тартаро погрузился в беспробудный сон, коему суждено было продлиться вдвое больше обычного.

Тофана же приступила к поискам. Прежде всего она, не стыдясь, один за другим, перерыла все карманы камзола гасконца. Кошелек… платок… нож… Ничего другого она в них не нашла, но на этом не остановилась. Она открыла ящик бюро, стоявшего рядом с кроватью. Заглянула в кофр, в котором Тартаро хранил кое-какие пожитки. Ничего! И здесь тоже.

Что-то, однако, подсказывало ей, что где-то в этой комнате находится нечто такое, что наведет ее на путь ценных разоблачений. Но где? Она продолжила изыскания. Ее легкая рука прошлась даже под подушкой. По-прежнему ничего!

Ах!.. Когда, раздраженная новым разочарованием, она заканчивала этот последний поиск, Тартаро, повернувшись на своем ложе, явил взору Великой Отравительницы некий предмет, закрепленный на его груди. Это оказалось что-то вроде наплечника, образованное из двух лоскутков драпа, сшитых вместе, в верхней его части имелось небольшое отверстие.

– Наконец-то! – прошептала Тофана.

Не снимая с груди Тартаро наплечника, она погрузила в него свои тонкие, изящные пальчики и вытащила письмо. Письмо, написанное совсем недавно, этим днем, вероятно, если судить по свежести букв такой надписи:

«Господину Жерому Бриону, в деревушку Ла Мюр, что рядом с Греноблем».

Кем был этот Жером Брион, и что писал ему солдат?

Запечатанное, письмо было уже готово к вручению какому-нибудь гонцу… Тофана решительно сломала печать – с определенными, однако, предосторожностями: как знать, что может случиться? Возможно, будет полезно, чтобы Тартаро не догадывался о том, что кому-то стала известна тайна его переписки.

В первом письме обнаружилось второе, незапечатанное, на адрес – прочтя его, Тофана вскрикнула от удивления – на адрес мадемуазель Бланш де Ла Мюр .

Бланш де Ла Мюр!.. Жены Филиппа де Гастина!.. Стало быть, она не умерла!

Тофана поспешила прочесть, что говорилось в письме.

А говорилось в нем следующее:

«Дорогая госпожа,

как вы мне и приказывали, пишу лишь эти слова: он думает о вас.

Но вы не станете, надеюсь, на меня сердиться, если я скажу еще, что воспоминание о вас ни на минуту не покидает его сердце, доказательство чему вы вскоре получите.

– Что бы значило? – воскликнула Великая Отравительница, проглотив эти строки. – Бланш де Ла Мюр жива! Жива! Но тогда, получается, я не ошибалась! Карло Базаччо – это Филипп де Гастин! Филипп де Гастин, также, в свою очередь, избежавший смерти! Филипп де Гастин, явившийся в Париж… с какой целью? Хе!.. Чтобы отомстить! Чтобы отомстить, так или иначе, барону дез Адре! Но как он вырвался из когтей барона, как и его супруга, Бланш? И как так оказалось, что он дружен с шурином графа Лоренцано, маркизом Альбрицци? К чему этот псевдоним? К чему эта физическая метаморфоза?

Письмо Тартаро к Жерому Бриону частично прояснило Тофане эти смутные моменты. Более того, оно открыло Великой Отравительнице немало такого, чего она никак не ожидала.

Приводим это письмо:

«Милейший господин Жером Брион!

Вследствие того, что с вами я могу говорить дольше, нежели с мадемуазель Бланш, с радостью сообщаю, что дела господина Филиппа идут как нельзя лучше, – он уже разобрался (не без моей помощи) с теми двумя мерзавцами, Ла Кошем и Сент-Эгревом, что были с бароном дез Адре при разграблении замка Ла Мюр. Они оба мертвы; расскажу вам позднее, как они сгинули… подробности повергнут вас в трепет; я сам дрожал, глядя на то, как они умирают. Но тем хуже для них, если они страдали; они получили то, чего заслуживали. В данный момент господин Филипп занимается устройством дуэли между двумя сыновьями барона, дуэли, на которой он убьет их обоих; все уже на мази. Господа Рэймон де Бомон и Людовик Ла Фретт – вышеуказанные дворяне, – даже не подозревают, что за блюдо их ждет за ужином, на который они приглашены этим вечером к господину Филиппу и его другу – маркизу Альбрицци.

Что до меня, то вы данную минуту я служу скорее именно маркизу, нежели моему хозяину. Но так приказал хозяин, и я повинуюсь. Я – оруженосец той, которую в Италии зовут Великой Отравительницей, законченной мерзавки, достойной подруги графа Лоренцано, которому она когда-то помогла отравить жену – сестру маркиза Альбрицци, – вследствие чего маркиз и поклялся заставить ее пролить столько слез, сколько есть капель крови в ее венах. Если Тофана – Великая Отравительница – знает свою гнусную профессию, то при маркизе Альбрицци находится один старый ученый, который еще лучше нее разбирается в искусстве отправлять людей ad patres. Лоренцано умрет ровно через месяц, минута в минуту, и ничто его уже не спасет. Только представьте себе его муки! Но он тоже получит лишь то, чего заслуживает, так что не стоит его жалеть.

Короче, судя по тому, что я слышал, все закончится где-то через недельку. И тогда – таково намерение господина Филиппа – мы вернемся в Ла Мюр, заскочив по пути, если получится, в замок Ла Фретт, – приятно ведь не только отомстить, но и сообщить об этом врагу.

Вот тогда-то господин Филипп и будет вознагражден за свои страдания, вновь обретя свою возлюбленную женушку, заключив ее в свои объятия. Какой момент! Как подумаю об этом – слезы на глаза накатываются. Знали бы вы, какого мне труда стоило не сказать уже раз двадцать господину Филиппу все, как есть: что мадемуазель Бланш так же жива, как он или я!

Впрочем, тем большей будет его радость, когда они свидятся! Мадемуазель Бланш прекрасно знала что делала.

В общем, все складывается как нельзя лучше. Закрываю письмо на этой доброй новости, но я не смог бы, однако, его закончить, не сказав тысячи и тысячи приятностей прежде всего вам, дорогой господин Жером, потом госпоже Женевьеве, вашей любезной супруге, потом моему другу малышу Альберу, потом мадемуазель Антуанетте, потом Жану Крепи, костоправу, и его старому другу папаше Фаго… которому все мы стольким обязаны.

Если я придержал воспоминание о мадемуазель Луизон напоследок… так сказать, на закуску… то лишь потому – вы слишком хитры, чтобы об этом не догадываться, господин Жером, – что у меня есть особые на то причины! Причины, которые она сама вам объяснит, если пожелает. Надеюсь, вы на меня не сердитесь, господин Жером, за то, что я люблю мадемуазель Луизон? За то, что желаю когда-нибудь стать ее мужем? Когда все устаканится, когда господин Филипп и мадемуазель Бланш скажут: “Тартаро, дружище, мы тобой довольны!”