Владимир Валуцкий - Три Ярославны

Впереди конные воины гнали пиками баранов и коров. За скотом, тоже под охраной, брели длинной вереницей люди с бедным скарбом: горшками, узлами, серпами и мотыгами. Женщины несли на руках детей. Люди шли понуро, с выражением безнадёжной покорности судьбе, а вокруг них с лаем носились свирепые сторожевые псы.

Анна со спутниками вынуждены были посторониться и с обочины глядеть на процессию. Свернул даже Шалиньяк, который первое время пытался упрямо пробиваться сквозь баранье стадо. Замыкали колонну ковыляющие старики и старухи, их подталкивала копьями стража. Седой старик, хромой, заросший многодневной щетиной, увидев бочку на телеге, обратился к Янке пересохшим голосом:

— Добрая госпожа, дай глоток воды!.. Иначе умру от жажды.

Янка протянула ему ковшик, и старик жадно задвигал кадыком. Ромуальд, лежащий на телеге, приподнял голову и всматривался в его лицо.

— Гунтер?.. — неуверенно окликнул он. — Это ты, Гунтер?..

Старик с трудом оторвался от кружки и сощурил подслеповатые глаза.

— Господи!.. — произнёс он изумлённо. — А мы считали, что вы в лучшем мире!

— Что это значит, Гунтер? — показал Ромуальд на шествие. — Куда вас ведут?

— Ах, господин, — отвечал старик, — почему вы не вернулись неделей раньше? Одни беды преследовали нас все эти дни. Вначале красная комета появилась в небе... потом могильщики вырыли из земли на кладбище каменную женщину, нагую... А вчера чёрный рыцарь явился в поместье, сказал, что вы умерли, разорил замок, нас забрал и скот, по праву старшего брата... а куда нас ведут, мы не знаем. Ах, где же вы пропадали, господин!..

Только теперь путники обратили внимание на чёрный дым, столбом стоящий далеко у горизонта.

— Гунтер!.. — Ромуальд приподнялся в крайнем волнении. — А Готелинда? Помнишь ли ты белокурую госпожу, дочь барона Хагенштауфера?

— А, — сказал старик. — Помню. Отец устроил ей хорошую свадьбу, бесплатно угощали пивом бедняков...

— Когда?

— Да уж с полгода... Её муж — храбрый рыцарь. Уши у него заросли волосами, как у волка.

— О Боже! — воскликнул Ромуальд и без памяти упал обратно на солому. В это время стражник подъехал к телеге, копьё кольнуло старика в плечо, кружка упала на дорогу. Злат потянулся к мечу, но Анна коснулась его руки.

— Молчи, Злат, и молись, чтобы нас не узнали...

Злат задвинул меч в ножны. Старик, припрыгивая на одной ноге, изо всех сил нагонял под конвоем стражника хвост шествия. Чёрный дым расползался над горизонтом.

Они стояли на пепелище. Обгоревшие трубы да горы битого камня — это было всё, что осталось от замка Ромуальда. Стучал топор — Злат доделывал из уцелевших брёвен подобие хижины. Ромуальд отрешённо сидел возле неё.

— Поистине печальный рыцарь, — молвил Бенедиктус и украдкой вытер слезу.

Анна тоже глядела на рыцаря с жалостью.

— Ромуальд, — сказала она, — при франкском дворе ты будешь принят с почётом, вот тебе моё слово. Поедем с нами.

— Милость твоя безгранична, благородная принцесса, — ответил Ромуальд, поклонившись. — Но здесь моя земля, и я слышу, как склепы предков взывают к отмщению. Мне не будет покоя на этом свете, пока я кровью чёрного рыцаря не смою позор с нашего рода.

— Позови меня, — сказал Шалиньяк, взбираясь на коня, — я охотно приеду к тебе на помощь.

— И я приеду, — сказал Злат. — Прощай, Ромуальд. И не печалься. Печаль беде не помощник.

Все были уже готовы тронуться в путь, и Ромуальд, морщась от боли, поднялся, чтобы стоя проводить гостей у порога жилища. Одна Янка медлила и томилась.

— Как же ты?.. У тебя ещё и раны не зажили!

— Рыцарь не должен думать о ранах, Янка.

— Да кто тебе их перевяжет?..

— Мне известны бальзамы и снадобья, которые творят чудеса. И кроме того, — добавил Ромуальд, грустно глядя на Янку, — меня будет лечить память о твоей доброте. Прощай.

— Господь вознаградит тебя за всё. Прощай, — сказала Анна и тронула коня, а за ней двинулись Роже, Бенедиктус и рыцари.

— Не будет моей совести покоя! — вдруг воскликнула Янка, и все оглянулись на неё. Янка подбежала к Анне: — Одно добро я видела от тебя, Ярославна! Будь добра последний раз — разреши остаться с ним!

Остановился Злат и мрачнее тучи опустил голову, словно ждал этой просьбы. И Анна сказала:

— Не меня проси, Злата.

— Что касается церкви, — поспешил заявить Роже, — она благословляет этот брак.

— Э-эх! Янка!.. — только и молвил Злат, ударил шапкой о землю, поднял своего коня на дыбы и с отчаянным посвистом с места галопом поскакал куда глаза глядят.

— Нет слов, о благородная Анна... — начал было Ромуальд, но Анна перебила его:

— И не нужно слов. Ты нам полюбился молчаливым.

Она отворила один из сундуков, что были на возке, и, набрав охапку дорогих мехов, направилась к Янке и Ромуальду.

Роже забеспокоился, забежал перед Анной:

— Опомнись, Анна! Что ты надумала? Я отменяю благословение!

Но Анна шагала, не обращая внимания на епископа.

— Не дам!.. — закричал Роже, простирая перед ней руки. — Это не тебе принадлежит, это достояние Франции!

— А разве, Роже, я уже стала королевой? — с усмешкой поглядела на него Анна.

— И не станешь ею никогда, если будешь раздавать приданое каждому погорелому рыцарю!

Анна молча глядела на епископа, а он, распаляясь, продолжал кричать:

— Девчонка, тебе посчастливилось стать невестой короля франков только оттого, что твой отец сидит на мешке с золотом! Кто ты, дикая язычница!.. Ты погляди на себя!

Долгим надменным взглядом смерив Роже, Анна отодвинула его неожиданно сильной рукой. Вернулась к возку; кинув меха обратно, взяла под уздцы лошадь — она послушно пошла за Анной, и возок остановился перед Янкой и Ромуальдом.

— Без этого вам не одолеть чёрного рыцаря. Примите от Анны.

— Нет!.. Никогда!.. — Роже бился в руках Шалиньяка. — Всё золото!.. Всё серебро... Санта Мария... А-а-а!.. — вдруг взвыл он нечеловеческим голосом и без чувств повалился на землю.

А Злат шёл через рощу, не различая дороги, и сучья с треском ломались о его плечи и стегали по лицу. И-э-эх! — выхватил Злат меч и в сердцах рубанул вставшую на его пути осинку, — упала она, как подкошенная, с чистым косым срезом. И ещё — э-эх! — упала за ней вторая, потом третья. Ходил туда-сюда меч, словно сотни врагов окружили Злата, и там, где он ступал, оставались улицы и переулочки да одни высокие пеньки.

Так рубил и рубил Злат налево и направо, с горя и печали, и, когда опомнился он, не было вокруг ни единого деревца, одни пеньки, а за ними — чистое поле...

жеминутно трубили серебряные трубы на Ипподроме, император Константин принимал парад войска, с победой вернувшегося из Месопотамии. Перед императорской кафизмой проезжали возы, груженные военной добычей, конюшие проводили бесценных трофейных скакунов; ехали в колесницах военачальники, проходили, блестя доспехами и оружием, тагмы греческих, варяжских и варварских воинов, приветствуя своего главнокомандующего.