Сергей Махотин - Марфа окаянная

— Ужель? — насторожился он.

— У Клима с Чердынцевой дворняге глотку порвала. Ругался!..

— Да то не моя Двинка.

— И то. Та вроде друга была, на волчину смахиват. Да разглядишь разве, не до того...

Никита поехал дальше, внимательно поглядывая по сторонам. Затем ругнул себя и поскакал к Волхову. Двинка бежала рядом. На берегу он остановился, немного подумал и медленно двинулся вдоль крепостных стен. Примерно через версту овчарка вдруг забеспокоилась и залаяла, глядя в сторону посадов, за которыми темнел лес.

— Добро, — похвалил Никита и разглядел в траве следы конских копыт.

Спустя час они углубились в лес. Собака сразу свернула с тропы, и Тимофей, продираясь за ней сквозь чащу, начал отставать. Когда Двинка вдруг залаяла вдалеке, он удивился тому, что ожидал услышать её в другой стороне от себя. Никита подумал с сожалением, что давно не был на родине и что его охотничье чутьё начало слабеть. Он поправил лук за плечами и постарался сосредоточиться, чтобы быть готовым ко всему.

Двинка лаяла на барсука, которого она вспугнула и загнала в чужую, видимо лисью, нору. Барсук злобно скалился и шипел на неё оттуда и всё никак не мог протиснуться толстым задом поглубже, чтобы обезопасить себя.

Никита дал ей ещё полаять, надеясь, что её слышно далеко в лесу. Может, Ваня отзовётся?

Вдруг он заметил клок овчины, застрявший в ветвях высохшей сосенки. Он снял его, наклонился и поднёс к собачьей морде.

— Ваня, Двинка! Ищи!

Овчарка замолчала, затем обежала вокруг дерева и устремилась дальше в лес. Никита воодушевился и решил, что совсем скоро обнаружит Ваню. Он вспомнил последний свой разговор с Марфой Ивановной и подумал, что самое трудное начнётся потом, когда им с Ванею придётся отправиться в далёкий путь, чтобы укрыться до поры от чужих глаз.

В лесу начинало смеркаться, день заканчивался, а Ваня всё не находился. У небольшого ручья с каменистым дном Двинка вновь потеряла след, и Никита понял, что дальше Ваня поехал прямо по руслу, неясно было только, вверх или вниз по течению. Он решил последовать вверх и наконец, когда совсем стало темно, добрался до истока — маленького родничка, выбивающегося из-под мшистого валуна. Двинка полакала воды и отвернулась, как бы осуждая Никиту за то, что тот не угадал верного направления.

— А сама-то куда глядела, — проворчал на неё Никита и слез с седла.

Нужно было готовить ночлег, разводить огонь и дожидаться утра. Теперь Никита не имел права подвергать себя опасности. Ногу в темноте подвернуть — и того допустить было нельзя.

Под утро, когда он ещё спал на мягком ельнике, охраняемый умной Двинкой, в двухстах примерно шагах от чуть тлеющего костра прошёл человек. Собака навострила уши и привстала, раздумывая, стоит ли подавать голос и будить спящего хозяина. Но чужой человек удалялся в сторону, ничем не грозил им, и она опять легла, положив голову на лапы и прислушиваясь к шорохам пробуждающегося леса. Всё-таки охранять человека было ей привычней, нежели гнаться за ним.

Вскоре и Никита проснулся. Он не пожелал тратить время на завтрак, лишь отломил краюху хлеба, что дала ему в дорогу Настя, и, разломив её пополам, отдал часть Двинке, а вторую половину скормил коню.

Ещё не взошло солнце, когда они вновь двинулись на поиски вдоль лесного ручья. Двинка по-прежнему бежала впереди. Порой она останавливалась и терпеливо дожидалась Никиту, будто хотела как-то отблагодарить его за кусок хлеба.

Ручей постепенно расширялся, мелел и версты через три вполз в огромное болото и потерялся там среди мшистых кочек и выцветшей ржавой травы. Никита подумал, как легко можно ночью завязнуть и сгинуть здесь, но тут же заставил себя не думать об этом.

Двинка побежала в сторону, огибая болото с левой стороны, и вскоре скрылась из виду. Никита не спешил следовать за ней, он уже привык, что овчарка всякий раз возвращается ни с чем, виновато поджимая хвост. Она не была охотничьей собакой, и бранить её было без толку. Двинка не возвращалась долго, и Никита, полагаясь более на своё, нежели на собачье чутьё, направил коня также налево. Он не сомневался, что найдёт Ваню, и одного только страшился — не случилось бы это слишком поздно, когда его помощь станет уже ненужной...

Лай Двинки раздался так далеко, что он не сразу его расслышал. Никита напрягся, определяя точное направление, и погнал коня туда, куда звала собака. Полверсты примерно он пробирался через чащобу и наконец выехал на небольшую полянку, посреди которой совсем нежданно обнаружилась неказистая избушка. Он мгновенно приметил всё: и Ваню рядом с волком, и стоящую рядом Двинку, лающую, словно ругаясь, на них, и двух мужиков поодаль, один из которых, показавшийся знакомым, держал в руке нож. Никита взялся за крыж меча, одновременно левой рукой снял из-за спины лук и бросил его Вайе. Затем кинул ему и колчан со стрелами.

Фатьяныч сделал полшага вперёд.

— Стой где стоишь! — крикнул Никита, обнажая меч. — Ваня, кто они таки?

Ваня, радостно улыбавшийся Никите, пожал плечами.

— Да мы и словом ещё не перемолвились, — сказал он. Встретившись глазами со встревоженным взглядом Никиты, он перестал улыбаться и крепко сжал пойманный лук. — Двинка, замолчи!

Овчарка перестала лаять, обежала поляну и села у входа в избушку. Волчик был на вид как будто спокоен, лишь густая серая шерсть на загривке время от времени вздрагивала и подымалась дыбом.

Фатьяныч не отрываясь смотрел в лицо Никите и вдруг засмеялся:

— Чтоб мне не жить на белом свете, если это не Захаров Никита!

Никита ахнул и опустил меч.

— Никак Лёвка? Лёвка Фатьянов!

— Вспомнил? — добродушно посмеивался тот. — Да-а, меня тебе забыть-то трудно, убыток из-за меня понёс. А время-то все долги и списало, не так разве?

— Тебя ж поймали давно? — растерянно произнёс Никита, слезая с коня. — Как выжил-то?

— Поймать-то поймали, а не довезли, — махнул тот рукою. — Ловчее оказался я ловчих своих. Вот и гуляю с тех пор, как ветер вольный.

Ваня вспомнил, как когда-то в людской Никита рассказывал о прошлой своей жизни, о поездке на Москву со взятыми в долг у новгородских купцов беличьими шкурками, которые напарник его продал за бесценок, да все деньги и прогулял. Вот, значит, кто встретился им в лесу — бывший приказчик посадника Михайлы Тучи.

— Так это ты у родника давеча заночевал? — спросил Фатьяныч. — Ишь, спугнул меня. Я-то с ношей недалече проходил, дай, думаю, водицы попью. Принюхался, дымком тянет. Нет, думаю, обойду, не ровен час на душегубца выйду себе на погибель. А то, значит, ты был. Вот ведь как. Расскажи кому, не поверят.

Он вновь засмеялся мелким рассыпчатым смехом, который почему-то не нравился Ване и беспокоил его.