Александр Бородыня - Крепостной шпион

Он прилёг на постели, одетый. Закрыл глаза и вдруг вспомнил Наталью Андреевну, коротко стриженную, полуобнажённую, раскинувшуюся на подушках с дымящейся тонкой сигарой в руке, серебряную гильотину на туалетном столике и бюст Вольтера, изнасилованный, превращённый в болванку для париков.

«Я люблю эту женщину, — засыпая, подумал несчастный Сергей Филиппович. — Узнав её такой, я люблю её ещё сильней. У меня не осталось ни единого шанса на взаимность. Если она узнает о том, что произошло сегодня ночью, я погиб!»

По молчаливому одобрению Константина Эммануиловича, Андрей Трипольский сделался частым гостем особняка на Конюшенной. В доме Бурсы все поднимались рано, и Андрей Андреевич, как правило, заявлялся утром.

Анна не успевала ещё закончить завтрак, а Трипольский уже, разложив ноты на маленьком клавесине, наполнял дом бравурной, весёлой музыкой.

— Вы опять один? — растворяя двери, спрашивала Анна. — Почему? Где ваша крепостная девушка-красавица? Вы, помнится, вчера мне клятвенно обещали привезти её с собой.

Доброе утро, Анна, — не отрываясь от клавесина, отвечал Трипольский. — Посмотрите какое сегодня солнце. Давайте собирайтесь, поехали кататься. А что касается Аглаи, то она ещё не оправилась. Думаю, завтра она уже сможет ходить. Клянусь, я вам её доставлю.

— Когда же доставите?

— Я же сказал завтра.

— Нет, я всё же не поняла.

Анна хотела разозлиться, надувала губки, но разозлиться никак не получалось и слова выходили фальшивыми.

— Вот уже несколько дней вы здесь, в доме, а бедная девушка там одна, больная, — она даже поморщилась, сообразив, что сказала глупость и попробовала исправиться. — Я конечно понимаю, что она ваша наложница, но нужно всё-таки иметь совесть.

Трипольский весело расхохотался. Пальцы Андрея Андреича ударили по клавишам. Не обрывая мелодию, он повернулся к ней и сказал:

— Поверьте мне, мы с Аглашей как брат и сестра. Мы росли вместе в одном доме, получили почти одинаковое образование. Не скрою, она очень близка мне, она близкий мой друг, но никогда я не был в неё влюблён. Я вообще не понимаю тех господ, что становятся любовниками какой-нибудь своей кузины, или юной тётушки. Вы представить себе не можете сколько мы пережили вместе с Аглашей. У меня нет ближе друга, — взгляд Трипольского был открытым и искренним, — но никогда между нами не было иных отношений, кроме дружеских. Я, надеюсь, вы верите мне?

— Я верю вам, — минуту поразмыслив, сказала Анна.

Она присела рядом на стульчик. Её пальчики зависли над клавишами:

— Давайте в четыре руки?

Трипольский моментально перестроился, и музыка даже не прервалась.

— А сегодня давайте испробуем мой новый экипаж! — распалившись от музыки, вдруг предложил Анна. — Дядюшка наконец разрешил мне пользоваться им. Давайте куда-нибудь на природу выберемся? В лес. В лесу сейчас хорошо!

— Вдвоём? — удивился Трипольский.

— Ну почему же вдвоём. Мы возьмём лакея какого-нибудь, кучера. Или Вы крепостных людей стесняйтесь? Держите их за ровню? Впрочем, уверена в обратном, Вы их вообще за людей не считаете.

— А Вы?

— Я нет. Не считаю. — Анна бросила играть и вскочила со стула. — Я давно определила для себя, коль уж человек в рабстве, — слова «рабство» девушка произнесла с трудом, как грязное ругательство, — коли он согласен на неволю, значит ему по вкусу, значит он только сам виноват… Хотя я признаю, конечно, всё равно он такой же как и мы с Вами человек.

«Как она похожа на своего дядюшку, — отметил, также прекращая игру, Трипольский. — И как она точно, одной фразой высказала то, что наш любимый «Пятиугольник» до сих пор так и не смог сформулировать. Умница!»

Уже устраиваюсь в санях и накрываясь полностью, Анна сказала:

— Завтра, если хотите кататься, мы поедем втроём: Вы, я и Ваша крепостная девушка-наложница. Обещаете?

— Обещаю. Обеща-аю! — весело согласился Трипольский. — Завтра только Вы, я и моя крепостная девушка. Можем даже кучера не брать, сам буду стегать кнутом лошадей!

Но день приходил за днём, а Трипольский так и не выполнил своего обещания. Да он и не мог его выполнить. Болезнь Аглаи была серьёзней, нежели Андрей Андреич представлял Анне. Открылась старая рана, и девушка впервые за несколько дней после злополучного бала была не в силах даже головы от подушки оторвать.

Возвращаясь после весёлых прогулок с юной красавицей Покровской к себе в городскую усадьбу на Крестовском острове, Андрей Андреевич, только кинув шубу на руки слуге, бежал верхнюю комнату, где лежала на высоких подушках Аглая. Он опускался рядом на стул, брал её руку в свою, и ни слова не говоря, ждал когда глаза девушки откроются, и она сама что-нибудь скажет.

— Ну как, хорошо повеселились, барин? — обычно спрашивала Аглая, осторожно отбирая свою руку. — Где были сегодня? Или опять целый день на клавесине в четыре руки музицировали?

Это была всего лишь игра.

Так случилось, что выкормленные одной женщиной, они были неразлучны с самого нежного возраста. Мать Андрея умерла в родах, и вся забота о младенце была возложена его отцом, великодушным графом Андреем Мирославичем Трипольским, штаб-ротмистром уланского полка, на крепостную женщину по имени Марфа.

Марфу взяли в кормилицы к младшему Андрею потому, что та родила двумя днями раньше барыни. И таким образом, дочь кормилицы Аглая, стала его молочной сестрой.

Дети росли вместе и были неразлучны. Андрей Мирославич не возражал до того момента, пока сыну его не исполнилось 6 лет.

Когда граф хотел отставить преданную кормилицу и пригласить педагогов, но маленький Андрей неожиданно воспротивился. Мальчик ни за что не хотел расставаться с своею любимую сестричкой.

Поначалу Марфу, а вместе с нею и Аглаю, убрали из дома. Но вскоре вынуждены были вернуть потому, что маленький граф проявил неожиданную стойкость. Он не плакал и не просил больше он просто отказался от всякой еды. Отец сдался.

Аглая и Андрей выросли вместе и получили схожее образование. Когда граф Андрей Мирославич Трипольский скончался, и все 5000 душ перешли по наследству 17-летнему Андрею, он хотел тут же написать вольную для своей названной сестрички. Но Аглая испугалась свободы. Девушка и помыслить себя не могла отдельно от брата.

Тогда произошёл между ними серьёзный разговор и решили, что теперь Аглая останется формально его крепостную, но в своём завещании, на случай внезапной смерти, Андрей Андреевич не только даёт ей вольную, но также оставляет и всё своё состояние. Именно после этого разговора Аглая начала называть Андрея барином, чего раньше никогда не случалось.

Вместе они покинули родовую усадьбу Трипольское и перебрались в Санкт-Петербург, где юный граф Трипольский вступил было в службу, но вскоре оставил её под предлогом выезда за границу для укрепление здоровья и получение образования.