Александр Бородыня - Крепостной шпион

«Дитя. Совсем дитя», — подумал Василий. — Небесное создание».

Позади в этот миг приблизились осторожные шаги, заскрипел паркетный пол, но в своём упоение Василий не обратил на это внимание.

«Анна Владиславовна, — прошептал он, — Анна Владиславовна, ангел!»

Боль была неожиданной, острой, но он даже не смог крикнуть. Накинутая сзади верёвочная петля, впилась в горло и успела затянуться прежде, чем Василий понял, что его пытаются удавить. Голубой полог постели, мерцание свечей и нежное девичье лицо — всё это толчкообразно погружалось во мрак. Возле уха молодого поручика развивалось свистящее хриплое дыхание, но его перекрыл звон в голове.

Был случай с Макаровым, с прапорщиком, в турецкую компанию, он заснул в карауле, и турок точно так же пытался удалить молодого гренадера, набросив верёвку. Если бы не тот боевой опыт поручика Измайловского полка, Василий Макаров так и погиб бы, не поняв ничего, стоя на коленях в чужом доме, ночью возле двери в девичью спальню.

Несмотря на предшествующее любовное томление, он действовал как с турком — хладнокровно и точно. Оттолкнувшись коленями от пола, Василий изо всей силы ударил головой назад, в лицо убийцы. Удар пришёлся точно в челюсть. Было слышно как она хрустнула, но нападающий даже не застонал и не издал ни звука. Удавка на горле ослабла, мрак перед глазами растаял. Развернувшись волчком, ещё не поднимаясь на ноги, Василий ударил не глядя. Он предполагал попасть кулаком в живот нападающего, и точно попал во что-то мягкое. На этот раз в ответ послышался скрежет зубов.

Нежный, испуганный голосок из спальни спросил:

— Кто здесь?

Только теперь Василий увидел этого человека — низкорослый, одетый в валенки и тулуп он был будто лишён лица. От него противно воняло мокрой овчиной. Сверху надвита на самые брови немыслимая лохматая шапка. Снизу подбородок и нос охватывал шарф, только глаза мутно сверкали в полутьме.

— Настя, это ты? — ещё более напуганный, прозвучал голосок из спальни. Вероятно, юная Анна Владиславовна звала свою горничную. — Что случилось?

Поднявшись, наконец, на ноги, поручик вытащил саблю и, приставив её к груди непонятного человека, еле слышным шёпотом произнёс:

— Уходим. На воздухе разберёмся.

Вместе они прошли по коридору, пересекли гостиную. На тесной лестнице, где воспользоваться саблей было невозможно, человек без лица шепнул в самое ухо:

— Умри!

Он отклонился и, выхватив нож, попытался ударить гренадера в грудь. Но с опытным бойцом шутки плохи.

Отбитый нож чиркнул о стену, вывалившись из руки, и поскакал, стуча по ступенькам.

— Дрянь, какая! — прошептал Василий. — Я ж сказал, на воздухе разберёмся.

Одной рукой он оставил горло негодяя, другой сорвал с него шапку.

— Ну-ка посмотрим на тебя.

В доме поднялся шум — захлопали двери, заспешили быстрые шаги, зазвучали сонные голоса.

— Пожар?

— Да нет, вроде не горим.

— Воры-ы-ы! — крикнул немолодой протяжный голос, наверное, принадлежащий какому-нибудь старому слуге или камердинеру. — Воры-ы! Лови воров!

Перед Василием оказалось странное, тёмное лицо с такими глубокими впадинами глаз, что при неясном свете оно могло показаться обглоданным черепом. Теперь лицо это обнажилось — на обритом лбу стояло большое клеймо. Крупные печатные буквы.

Ранее Василий Макаров не встречал подобных меток.

Поручик Измайловского полка, получивший своё дворянство как ордена за отвагу в бою, не был грамотен, и не смог понять смысла выжженных букв.

За спиной отворилась дверь. Лестницу обдало дрожащим светом свечей. Тот же голос закричал:

— Вот он вор! Ко мне, сюда!

Пришлось бежать.

Хоть шапка и оставалась в руках гренадера, человек с клеймом всё же вырвался и оказался на улице минутой раньше.

Когда Василий выскочил через дверь чёрного хода, его уж нигде не было видно.

«Он вошёл за мною в дом и двигался сзади до тех пор, пока не представился подходящий момент, — вдыхая ледяной январский воздух и медленно остывая, соображал Василий. — Убийца тоже не хотел привлекать внимания. Может быть, это любовник Анны Владиславовны?»

Много позже по трезвому размышлению Василий, конечно, отказался от этой вздорной мысли. «Даже если у девушки такого положения есть какая-то любовная связь, что само по себе уже спорно, не может же быть, чтобы связь эта ходила в подобной шапке с клеймом на лбу».

Не сделал и ста шагов Василий заметил тёмную фигуру, шевельнувшуюся в подворотне. Выхватив из ножен саблю, он рванулся туда, готовый изрубить злодея на кусочки, но из подворотни навстречу ему, держась за стенку, выполз Афанасий. Где-то он добыл ещё вина, и удержался на ногах с большим трудом.

— Сделал предложение руки? — косящими глазами, заглянув в лицо Василия, спросил он. — Ты пять рублей ставил.

Афанасий протяжно икнул. В свете уходящей луны, лицо его различалось с трудом. Он дышал винными парами.

— Правда, без свидетелей, но обещал. Без свидетелей. Но теперь ты жениться обязан — долг чести.

Мертвецки пьяный гренадер упал бы, если б Василий не подхватил его под локоть.

— Обманешь теперь. Если обманешь я тебя на дуэль и заколю.

Окна в четырёхэтажном особняке загорались одно за другим, и нужно было уходить.

Спустя, наверное, час оба гренадера, легко миновав охрану, проникли в помещение своей казармы, и, стянув сапоги, повалились на длинные скрипучие постели.

— Не сделал я предложения руки, — глядя в низкий потолок, сказал Василий. — Отдам тебе 5 руб., выиграл.

— Да ладно, — отозвался слегка протрезвевший Афанасий. — Откуда у тебя?

Он повернулся на спину, сложил руки на груди и закрыл глаза.

— Понимаешь, мертвецы эти из головы никак не идут.

— Какие мертвецы?

— Да в храме на столах были. Вспомни. Мужик и баба.

— Насмерть замерзшие?

— Они.

— И чё, беспокоит?

— Да понимаешь, видел я их в кабаке у Медведева, сидели с подлыми. Там ещё такой был в шапке на глазах, он всё подливал.

— Отравили их, думаешь?

— Может и отравили. Странное дело — закрываю глаза, и мёртвое женское лицо вижу. Понимаешь?

— Я тоже женское лицо вижу, — поворачиваясь на бок и втискивая голову в подушку, признался Василий. — Как живое. Локон светлый на виске, глаза голубые-голубые, а на ручке браслет серебряный

Два мёртвых тела, обнаруженных под воротами Спаса, легли началом цепи неприятных событий.

Тяжёлой выдалась неделька после Рождества Христова у жандармского ротмистра Михаила Валентиновича Удуева. Тихо было в северной столице Империи до 2 января. Лёгкий снежок, крепкий морозец, никакого служебного беспокойства и будто прорвало. Четыре поджога за 2 дня, драка на Мойке — мастеровые с солдатами сцепились, 16 убитых. Лавку Афанасьева в ночь на 4 число начисто разграбили, подогнали две телеги и всё вытащили, вплоть до оконных рам. А тут ещё бумагу спустили из канцелярии. Удуев глянул и глазам своим не поверил.