Эрнест Дюплесси - Филипп Август

Но бремя печали тяжко угнетало благородного юношу, и когда во время путешествия их запирали на ночь в какой-нибудь тюрьме, где он оставался наедине с Куси, часто он не мог сдержать порывов отчаяния, плакал и рыдал.

Глубоко тронутый этим соединением силы и слабости, рыцарь всеми силами души привязался к этому юноше, блистательные надежды которого были так скоро и так жестоко разбиты и уничтожены, и полюбил его, Он забыл про свое личное несчастье, переживая только о несчастье Артура, и ломал себе голову, как бы придумать какое-нибудь развлечение, чтобы оторвать бедного мальчика хотя бы на несколько минут от воспоминаний о безвозвратном прошлом, от размышлений о будущем, еще печальнее прошлого, ведь будущее сулило смерть или заключение до конца дней.

Пока им предстояла утомительная дорога, рыцарю удавалось забавлять принца. Новые впечатления, разнообразные картины представляли обильный источник развлечений.

Но с той поры как бросили их в эту мрачную темницу, все утешения сделались невозможны. Целые часы Артур сидел неподвижно и плакал горько и молча, так что Куси не осмеливался обращаться к нему. Вдруг послышался шум шагов, вскоре перекрытый громким и сердитым голосом, раздавшимся в коридоре, ведущем в темницу.

Куси стал прислушиваться.

– Какая дерзость! – кричал сердитый голос. – Не говори мне о других узниках. Я приказал тебе заключить его в отдельную камеру, а если этот Куси сгниет в тюрьме с другими пятьюдесятью заключенными, так неужто ты думаешь, что мне от этого было бы хуже? Теперь ты не смотритель тюрьмы более. Не возражай, Гумберт, и подай ключи. Подожди здесь с караульными. Не слушай, что будет происходить тут, а позову, так тотчас прибегай. Понял? Если я заговорю громко, немедленно входи.

Послышался лязг ключей и запоров; дверь отворилась. Иоанн Безземельный вошел, опустив голову, чтобы пробраться через темный и узкий проход. Потом он на минуту остановился, чтобы рассмотреть Артура, который встал при его приближении и, увидев бледное и влажное от слез лицо юноши, улыбнулся отвратительной улыбкой ненависти. Но эта улыбка быстро исчезла с лица короля, его острый взор пронизал темноту и устремился на Куси, как бы измеряя разделявшее их расстояние.

Успокоенный, вероятно, дистанцией, он опять обратился к Артуру.

– Ну что, племянничек, – сказал он со свойственною ему язвительностью, – мы победили наконец ваше упорство, и вот вы при дворе нашем, и это после трех лет тщетной мольбы посетить нас. Что скажете о приеме, который мы вам оказали? Нравится ли вам эта резиденция? Вполне ли достойна эта темница такого принца как вы?

Артур молчал, крупные слезы покатились по его щекам.

– Король Иоанн, – воскликнул Куси с негодованием, – жестокости и гнусности в тебе еще больше, чем приписывают! Неужели для тебя мало бросить несчастного юношу в темницу, нужно еще прийти и мучить его твоими насмешками?

– А, вот и сир де Куси, – бросил король Иоанн невозмутимо. – Так это ты, храбрый рыцарь, провозгласил Артура королем Английским при взятии Мирбо? Клянусь честью, королевство у него завидное, – продолжал он, обводя насмешливым взором стены тюрьмы, – и как оно обширно, как хорошо устроено – как раз для того, чтобы внушать отрадные мысли. Он должен благодарить тебя, потому что скажу тебе, рыцарь, – заявил король, грозно нахмурив брови и строгим голосом, – твоим советам и советам таких же безумцев, как ты, Артур обязан своими несчастьями и заточением. Вы развратили его сердце, внушая предубеждения против лучших друзей; вы напитали его честолюбием, которое увлекло его на край погибели; вы из принца сделали его жалким арестантом, стоящим предо мной.

Король, увлеченный своими словами, заговорил так громко, что Гумберт, верный исполнитель его приказания, отворил дверь и высунул голову.

Но Иоанн махнул ему рукой, дверь затворилась, а король опять повернулся к Артуру.

– Мне жаль тебя, прекрасный племянник, и я пришел сделать тебе предложение. Хочешь ли возвратить себе свободу и возвратиться в блистательный свет, от которого тебя оторвали так внезапно? Это от тебя зависит.

Артур поднял голову и с удивлением посмотрел на Иоанна.

– Откажись от мнимых притязаний на королевство, которое никогда принадлежать тебе не будет. Воздай мне надлежащие почести – и завтра ты будешь свободен. Я сделаю еще более. Герцогство Бретонское я возвращу тебе, дам тебе удел, достойный сына моего родного брата. Пусть ты не будешь королем, зато останешься могущественным и почитаемым принцем, потому что навсегда приобретешь любовь и покровительство короля Английского.

– Для меня приятнее даже вражда короля Французского, – возразил Артур с негодованием, припомнив все гнусное вероломство, которое неизменно выказывал Иоанн Безземельный, и угадывая в его предложении новые сети. – Да, лучше его вражда, потому что и в ней всегда остается источник великодушия честного рыцаря.

– Будь осторожнее, безумец! – вскричал король, разъярившись. – Будь осторожнее и не говори о французских королях: это наследственные враги нашего рода.

– Филипп, король Французский, произвел меня в рыцарское достоинство, – возразил Артур смело. – И я скорее положусь на него, чем на того, кто возмутился против моего дяди Ричарда Львиное Сердце, кто похитил наследство Жоффруа Анжуйского, моего отца, кто нарушил свое слово, бросив меня в эту темницу, после торжественного обещания, данного своим баронам сохранить мне свободу и почетное обращение. Истинный рыцарь держит свое слово, Иоанн Анжуйский, нарушением своего обещания вы совершили низкий и вероломный поступок.

Королем Иоанном овладело такое бешенство, что он на минуту потерял самообладание. Яростно сжав кулаки, он выхватил было кинжал с явным намерением броситься на Артура.

Но Куси все время следил за его движениями и в эту минуту выступил против него с таким грозным видом, что хотя и был безоружен, но напуганный король Иоанн вдруг побледнел и, втолкнув в ножны полуобнаженный кинжал, сказал с злобной усмешкой:

– Клянусь душой! По твоей милости, Артур, я чуть было не потерял рассудка, и не будь ты сыном моего брата, я наградил бы тебя ударом кинжала. Как? Я предлагаю тебе свободу, требуя за то только отречения от несбыточных надежд, а ты осыпаешь меня оскорблениями. Что бы теперь ни случилось, никого не обвиняй, кроме своей глупой гордости. Только поверь, я сумею ее обуздать. У меня есть такие тюрьмы, что против них твое заключение покажется дворцом, и такие цепи, которые будут слишком тяжелы для твоего изнеженного тела.

– Ни тюрьмы, ни цепи, ни грозная смерть не заставят меня отказаться от прав, которые мне принадлежат по рождению, – возразил юноша, черпавший непреодолимую твердость в чувстве гнева и негодования. – Я мог проливать слезы о своем несчастье; я мог в минуты уныния и безнадежности произносить жалобы, непростительные, быть может, в устах мужчины. Но я не трус, Иоанн Анжуйский, и никогда угрозами ты не заставишь меня произнести слово, которое может обесславить меня. Англия, Анжу, Пуату и Нормандия – это моя собственность, это наследство, доставшееся мне от отца моего. Бретань мне принадлежит как удел моей матери, и даже моя смерть не оставит тебя спокойным властелином, потому что из моей могилы восстанет голос, который обвинит тебя как похитителя чужого достояния.