Наталия Сотникова - Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV

Коротая время своего вынужденного пребывания в Лондоне, графиня бескорыстно открывает свой дом для эмигрантов. Те люди, которые презирали ее в бытность мадам Дюбарри звездой версальского двора, теперь беззастенчиво едят ее хлеб, кое-кто ночует в арендованном ею доме на Бриттон-стрит. Агент Блаш прилежно доносит в Париж, кто именно посещает дом графини. Мадам Дюбарри не могла также удержаться от соблазна сделать кое-какие покупки: редкие растения для оранжереи Лувесьена, роскошное издание трудов своего любимого Шекспира, портрет принца Уэльского. Она отдает приказ своему управляющему прислать в Лондон служанку из Лувесьена, которая должна привезти с собой «пару графинов эссенции из цветков апельсина и вишни и несколько банок с прошлогодним конфитюром, если таковые еще остались». Здесь речь явно идет о подарках для английских друзей.

Судебное заседание состоялось лишь в начале августа. От пяти подозреваемых в краже потребовали предоставить доказательства, что украденные предметы являются их собственностью. Естественно, они сделать этого не могли, драгоценности так остались в банке, а процесс отложили до следующего заседания.

Мадам Дюбарри не оставалось ничего другого, кроме возвращения во Францию. У нее еще тлеет слабая надежда ускорить процесс, который ведет французское следствие. Она забирает копию решения суда и 25 августа возвращается во Францию в сопровождении все того же Форта. 27 августа она оказывается в своем дорогом Лувесьене, где герцог де Бриссак, Форт и несколько друзей обсуждают план кампании по спасению драгоценностей. В эти последние дни лета парк прекрасен, как никогда, и для достижения большего совершенства графиня заказывает скульптору Муше мраморную группу «Красота, покоряющая любовь». Скульптор незамедлительно принимается за работу, но ему не было суждено получить гонорар за нее.

Присутствие Форта во Франции официально требовалось для того, чтобы он появился в суде и предъявил документы о ходе процесса в Англии. Чем тот занимался все прочее время – известно лишь ему одному, хотя историки утверждают, что он создал в королевстве густую сеть английских агентов, разжигавших смуту среди недовольного населения. Появляться в его обществе было в высшей степени неразумно. Дело по расследованию кражи не продвинулось ни на шаг. Попытались привлечь к ответу гвардейца-швейцарца. Тот чистосердечно признался, что за три недели до кражи к нему в сельском кафе подсаживался какой-то англичанин, но больше из него ничего выудить не смогли. К тому же оказалось, что судить его во французском суде, как иностранного подданного, также нельзя. Дело ограничилось слушанием в дисциплинарном суде его полка, каковой, в конце концов, 22 июня 1792 года полностью его оправдал. Французский же суд города Версаля оказался не в состоянии принимать какие-либо шаги в отсутствие лиц, совершивших кражу. Дальнейшие судебные действия были отложены «на неопределенное время». Что касается задержанных лиц, жены скупщика краденого Сипоры и служанки Гонтон, суд освободил их за отсутствием состава преступления и даже великодушно возвратил двадцать четыре тысячи ливров ассигнациями, обнаруженные спрятанными в дымоходе.

После неудавшегося побега королевской семьи в Варенн, положение монаршей супружеской четы становится все более неустойчивым. Кстати, герцог де Бриссак оставался в полном неведении относительно подготовки побега. Члены заговора не стали привлекать его из опасения, что «он все поведает Дюбарри». Однако после унизительного возвращения беглецов в Париж де Бриссак оказался одним из немногих, кто ожидал их на ступенях дворца Тюильри. После неудавшегося побега король согласился на принятие конституции, по которой ему выделили двадцать пять миллионов ливров на содержание двора. Лишь немногие подобно герцогу де Бриссаку продолжали хранить верность королю. Впавший в апатию король заявил ему:

– Мы решили в настоящее время ничего не предпринимать и тихо выжидать два или три года, если потребуется, пока наш народ не обретет разум и вновь не вернет нас на место. Мы желаем, чтобы наше дворянство вело себя таким же образом.

На это Бриссак живо ответил королю:

– Ваше величество, все это может быть очень хорошо для вас, когда вы располагаете двадцатью пятью миллионами цивильного листа. Однако мы, дворяне, которые больше ничего не имеем, и потеряли и пожертвовали всем, чтобы служить вам, должны теперь принять решение. Либо мы присоединяемся к вашим врагам и свергаем вас, либо мы ввяжемся в войну и падем на поле чести. И вашему величеству хорошо известно, если мне доверяют, что мы примем этот последний выбор.

В этот момент король осознал, что человек, к которому он не питал доверия, как к любовнику мадам Дюбарри, был его самым преданным придворным.

Личная охрана короля – так называемая «швейцарская сотня», корпус примерно в тысячу двести человек, полковником которого состоял де Бриссак, была распущена и заменена конституционной гвардией. Ее командиром король вновь назначил Бриссака, в безграничной верности которого был теперь убежден. Герцог рассматривал это назначение не как честь, а как последнюю услугу, которую может оказать королю. Он прекрасно осознавал риск, который принимает на себя, а на все увещевания друзей неизменно отвечал:

– Я делаю то, к чему меня призывает долг перед предками короля и моими собственными.

Естественно, он лично занялся набором и отбирал тех, в чьей лояльности не мог усомниться. С точки зрения окружающих, все эти люди были сплошь аристократами и контрреволюционерами. Герцог к тому же совершил ту глупость, что допустил вмешательство графини Дюбарри, порекомендовавшей ему сыновей некоторых своих старых друзей. Ее тотчас же стали осаждать просьбами в пользу молодых людей, желавших вступить в конституционную гвардию. Образчиком подобных ходатайств служит письмо к графине от мадам де Бурдик, урожденной баронессы д’Эстан:

«Я хотела бы обеспечить вам возможность проявить вашу склонность делать добро и рекомендую вам достойного человека, лишенного состояния и женатого на очаровательной женщине. Революция заставила его покинуть свой полк. Он прекрасно настроен. Умоляю вас замолвить за него словечко перед герцогом де Бриссаком, дабы успех не отвернулся от него. Я была бы в высшей степени обязана вам…»

Это, однако, не помешало тому, чтобы в гвардию попали люди, зараженные новыми идеями. Они немедленно довели до сведения Законодательного собрания о роялистских настроениях, царивших в полку, и возложили ответственность за это на его командира, утверждая, что «отбор производит Дюбарри».