Генри Хаггард - Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

Я промолчал, ибо было совершенно бесполезно бороться с суевериями готтентота. Кроме того, мне на память вдруг пришла одна занимательная лекция по физике, которую я некогда прослушал. Там рассказывалось про эхо и как его можно умножить. Смех затих. И только я припомнил слова лектора, как большой камень или ком земли грохнулся прямо возле моих ног. За ним последовали десятки точно таких же «снарядов». Нас они, правда, не касались, но наносили удары кругом, даже по деревьям над нами.

От голода и усталости я совсем растерялся и едва соображал, что происходит. Помню множество различных звуков: то громких, как будто где-то вдали валят деревья; то тихих, но таких противных, словно бы совсем близко дети водят грифелем по доске. А еще помню, как чьи-то крошечные ручки дергали меня за нос и уши.

Помню, как Ханс в ужасе заявил, что вокруг нас пляшут гориллы с горящими глазами, хотя сам я ничего подобного не видел. Он выстрелил из винтовки, наверное в этих кошмарных горилл или другого воображаемого зверя. Звук выстрела разнесся по лесу, как пушечный залп. Под конец в ослепительной вспышке я узрел вокруг себя странные фигуры с фантастическими лицами.

Больше я ничего не помню. Признаться, все эти звуки и видения подходят скорее для жертвы белой горячки, нежели для здравомыслящего человека, заблудившегося в лесу. Наконец я услышал нежный голос, говоривший мне по-арабски:

– Вставай, Макумазан. Ты отклонился от верного пути. Воздух под этими деревьями ядовит и навевает дурные сны. Меня послали, чтобы проводить тебя и твоего слугу обратно в город дабанда.

Я немедля повиновался и почувствовал, как чья-то нежная рука повлекла меня в неизвестном направлении. А может, мне это только показалось и я все еще находился во власти кошмара. Ханс вцепился в меня, как ребенок в юбку матери. Долго ли это продолжалось, не знаю. На рассвете мы очутились на краю леса. Впереди высилась усеченная пирамида с алтарем, а значит, мы подошли к окраине города. Когда мы остановились под сенью последних деревьев, провожатая собралась нас покинуть. Во мраке я как будто разглядел изящную женскую фигурку, завернутую во что-то белое.

– Прощай, – сказала она знакомым насмешливым голосом. – Ты очень мудрый человек, Макумазан, но тебе нужно стать еще чуточку мудрее. Тогда ты не будешь смеяться над тем, чего не понимаешь, и уразумеешь, что в мире есть почитаемые древними народами силы, о которых белые люди никогда даже и не слышали.

С этими словами женщина отступила и исчезла, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Из темноты этого проклятого леса все еще раздавался ее звонкий голос:

– Прощай, Макумазан, и больше не насмехайся над древней магией.

– Баас, – сказал Ханс, когда мы приковыляли к нашему дому, – мне кажется, что это была Белая Мышь, которая чудесным образом ожила. Как думаете?

– Не желаю забивать себе голову всякими глупостями. Мне нет дела ни до каких мышей – белых, черных или серых. Я хочу лишь одного – поскорее убраться из этой проклятой страны, – ответил я грубо, после чего скинул сапоги и в изнеможении рухнул на кровать.

Может быть, читатели подивятся тому, что я так мало пишу об Аркле, истинном герое этой истории, которого, как уже упоминалось, Ханс и туземцы за его крепкое телосложение и огромную физическую силу прозвали Рыжим быком. На самом деле мы с ним почти не виделись. После того как Тень перед алтарем прокляла Кенеку и тот сбежал в неизвестном направлении, отчаянно хромающего Аркла увели в хижину вождя. Несмотря на все свое хваленое мастерство, врачеватели дабанда так и не смогли вылечить его больную ногу. И этим местные целители, или колдуны (в их случае это было одно и то же), на мой взгляд, полностью дискредитировали себя.

В конце концов позвали меня, и пришлось спасать положение при помощи обеззараживающей мази, купленной по случаю в какой-то аптеке, и корпии, которую я нащипал из белья. Навещая Аркла, я, разумеется, с ним разговаривал, но чувствовал себя при этом скованно. Судите сами: этого английского джентльмена, как правило, бдительно стерегла стайка языческих жрецов в белых одеяниях. Они ни на минуту не оставляли нас наедине. Конечно, дабанда не понимали нашего языка, но отличались чрезвычайной проницательностью и, казалось, могли читать по лицам, а по отдельным репликам можно было догадаться, что они угадывали наши мысли.

Поэтому я все время ощущал слежку, и, как мне кажется, Аркл тоже. Стоило мне заговорить о Тени, как взгляды жрецов неизменно устремлялись на меня и они старательно прислушивались. В конце концов я почти поверил, что стражи понимают каждое мое слово или, по крайней мере, догадываются, о чем идет речь. Это вовсе не способствовало откровенным беседам, я чувствовал себя не в своей тарелке и ограничивался разговорами о погоде и прочих пустяках.

Наконец мне это надоело, и, воспользовавшись временным отсутствием круговой обороны из жрецов (полностью они свой пост никогда не покидали, но сейчас приставленный к Страннику человек ненадолго вышел из хижины), я заявил прямо в лоб:

– Вот что, Аркл, хоть дабанда и провозгласили вас вождем, но вы больше похожи на узника. Не кажется ли вам ложным такое положение, особенно для белого человека вашего круга? Лично я не верю, что вам нравится такая жизнь.

– Вы угадали, Квотермейн, – отозвался он с жаром, – мне все тут ненавистно! И однако, я остаюсь тут добровольно. Вам сие покажется смешным, и тем не менее это правда. Я не могу расстаться с Энгои. Все началось с того памятного видения в Лондоне на Трафальгарской площади много лет назад. А потом, когда я поцеловал ее на берегу священного озера, то совсем потерял голову. Наконец, в ту ночь у алтаря я принес торжественную клятву своей возлюбленной и всему ее народу. Может, это и безумие, но я сознательно выбрал себе такую судьбу, никто меня к этому не принуждал. Вы видите перед собой вождя дабанда. Уж не знаю, станет ли это для меня концом, или же, напротив, все еще только начинается, но я связан с ними нерушимыми узами.

– И вы не хотите разорвать эти узы?

– Умом – возможно, но мой дух или мое сердце – называйте как хотите, – противятся этому. Я завоюю эту женщину даже ценой собственной жизни, а иначе просто сойду с ума.

– Извините за прямоту, Аркл, но вы не боитесь, что все это будет стоить даже больше чем жизнь? Я говорю о вашей чести.

– Что вы имеете в виду?

– Да то, что вас, как и любого белого человека, воспитали в определенных традициях и христианской вере, как вы сами недавно признались. А теперь вы полюбили женщину, которая является сторонницей совсем иных традиций и верований, и вознамерились на ней жениться. Полагаю, такие браки иногда могут быть вполне счастливыми. Однако в данном случае дело обстоит очень серьезно: вам придется перенять взгляды жены и изменить своим собственным. Кроме того, вы наверняка не знаете всей правды и толком не представляете, что ждет вас в будущем. Вспомните, как эта Энгои предостерегала вас перед алтарем.