Генри Хаггард - Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

– Кумпана, – спросил я, – значит, между вашим народом и абанда скоро начнется война?

– Да, – ответил он и довольно жутко улыбнулся. – Будет война… в некотором роде.

– Тогда вот что, Кумпана. Я не имею никакого желания впутываться во все это и немедля покидаю вашу страну. Можешь сколько угодно пугать меня опасностями, но я отчаливаю.

– Боюсь, это невозможно, господин Макумазан. Разве ты не слышал слова Энгои? Грядет конец засухи, что три года свирепствовала на склонах горы. Приближается великая буря, и ты не сможешь далеко уйти. Даже если ты спасешься от копий абанда, дождь остановит тебя. Кроме того, – тут же добавил он с усмешкой, не дав мне возразить, – нам говорили, что господин Макумазан очень храбрый человек и любит сражения.

– Тебя обманули. Кто, интересно, такое сказал?

– Это не важно. Мы знаем о тебе больше, чем ты думаешь, Макумазан. Нам рассказали о том, что Кенека заплатил тебе вперед слоновой костью и золотом, после чего ты добросовестно выполнял условия соглашения, не покидая его вплоть до самого прибытия в нашу страну. О, мы не сомневаемся, что господин Макумазан человек необычайно честный и всегда держит свое слово. Особенно если ему хорошенько заплатить за услуги.

Тут Аркл, надо отдать ему должное, резко вмешался:

– Замолчи, Кумпана! Зачем ты оскорбляешь гостя?

– Благодарю вас, Аркл, – прервал я его по-английски, – но я вполне могу и сам за себя постоять.

После чего снова обратился к Кумпане на его языке:

– Тебя ввели в заблуждение. Я никогда не строил из себя храбреца и не имею ни малейшего желания участвовать в распрях, которые меня не касаются. Моя сделка с Кенекой заключалась в том, что я должен был сопровождать его в эту землю, а не сражаться. Если бы ты умел читать на моем языке, я показал бы тебе соглашение, которое мы заключили в письменном виде. Кенека, которому надлежало стать вашим вождем, сказал, что в одиночку ему не справиться. Это так, без нас с Хансом он бы далеко не ушел. Да, не будь нас, абанда убили бы его, как пытались убить белого Странника, вашего нынешнего вождя. Не стану отрицать, Кумпана: мне и впрямь хорошо заплатили, поскольку именно так я зарабатываю на жизнь. И все же не только это привело меня сюда, была и другая причина. Мне рассказали о священном озере, о вашем малочисленном племени и интересных обычаях, а так как я по природе своей любопытен, мне захотелось увидеть все это своими глазами.

– Полагаю, ты вволю насмотрелся, – заметил Кумпана.

– Так или иначе, – продолжал я, пропустив его слова мимо ушей, – никто не упрекнет Макумазана в том, что он не отработал сполна полученную плату. Поэтому я приму участие в вашей войне и сделаю все, что в моих силах, тем более у меня с Кенекой свои счеты: его предательство стоило жизни двум моим слугам. Только я требую, чтобы Совет Тени и белый Странник, который, не вняв моим увещеваниям, стал-таки вашим вождем, пообещали, что сразу после войны мне и моему слуге не станут более чинить препятствий и позволят уйти с миром.

– Мы клянемся тебе в этом именем Энгои, господин! – с готовностью воскликнул Кумпана, и вид у него при этом был пристыженный. – Прости, если мои слова обидели тебя. Насчет любви к сражениям я только повторил то, что мне поведал твой слуга Ханс, а об остальном узнал от Кенеки.

– То есть от человека, который оказался предателем и лжецом, – заметил я сердито. А затем спросил также и у Аркла, дает ли он мне обещание, что меня отпустят, когда закончится война.

– Разумеется, Квотермейн, если вы этого хотите, – ответил он по-английски. – Правда, я надеялся, что вы побудете с нами еще немного. Сказать честно, мне будет без вас одиноко, – добавил Аркл и вздохнул, как мне показалось, обреченно – что и немудрено, учитывая обстоятельства.

– Почему же вы остаетесь здесь?

– Это мой долг, моя судьба. Меня пленили чары, которые невозможно развеять. Кроме того, Квотермейн, как вы не понимаете, – прошептал он быстро, – если я нарушу клятву (чего я делать не хочу) или хотя бы попытаюсь, то не проживу и дня.

– Я прекрасно все понимаю, Аркл, и очень сожалею, – кивнул я, после чего откланялся и вышел из дома.

– Баас, – сказал Ханс, когда мы оказались на улице, – помните ту ловушку из ивовых прутьев, которую я смастерил, чтобы поймать угря, – (он имел в виду усатую ильную рыбу), – в низовье Тугелы, когда у нас закончилась еда? Ловушка получилась очень хорошая, баас. Угорь проскользнул внутрь, дверца моментально захлопнулась, он не смог выбраться, и мы его съели. Эта земля, баас, такая же ловушка для Рыжего быка, а Тень – приманка. Немного погодя эти люди-призраки непременно зажарят и съедят бедолагу.

Я вздрогнул, представив себе эту картину. И заметил:

– Смотри, Ханс, как бы нас самих не съели.

– О нет, баас, вам это не грозит. Этим дабанда просто не на что вас ловить. К счастью, у них есть только одна Тень, а ловушка без приманки бесполезна.

К вечеру над побережьем священного озера и над всей землей вокруг, насколько хватало глаз, собрались муссонные облака.

– Баас, – сказал Ханс, – а Тень-то оказалась неплохой заклинательницей. Помните, Кумпана сказал, что она обещает дать дождь этим абанда? Без малого три года бедняги страдали от засухи. Теперь-то им хватит воды.

– Может, тогда они не станут воевать, – невозмутимо заметил я.

Погода и в самом деле была своеобразной. Жара, и без того стоявшая в последние дни, неуклонно продолжала расти. Сдается мне, в тот вечер температура поднялась до сорока пяти градусов в тени. Кроме того, наблюдалась страшная духота, воздух был такой густой, что мне казалось, будто я дышу кремом. При малейшем усилии я обливался по́том.

Я лежал в кровати, раздевшись до рубашки, тщетно пытаясь устроить в помещении хоть небольшой сквозняк, дышал как рыба, выброшенная на песок, и молился, чтобы поскорее разразилась буря и принесла прохладу. В могущество Тени я не верил. Полагаю, что Кумпана и остальные старики просто-напросто хорошо знали приметы местной погоды и смогли рассчитать, когда же долгая засуха наконец прекратится. Вот и все пророчество. Правда, надо признать, что по каким-то неведомым причинам засуха сия никогда не затрагивала долину кратера, а потому дабанда неизменно собирали богатый урожай и не голодали.

Ханс, как истинный готтентот, был равнодушен к жаре. Он сходил в город на разведку и сообщил мне, что люди встревожены надвигающейся бурей. Одни срочно укрепляли крыши, а другие перевозили свои запасы в пещеры и прочие надежные места. С полей спешно убирали остатки урожая, даже дети были при деле. Жрецы строили над алтарем что-то вроде шалаша из пальмовых листьев, должно быть, чтобы дождь не потушил огонь, который будто бы горел там с незапамятных времен.