Владимир Череванский - Жены русских царей

— Авось Бог милостив и пронесёт грозу.

— Нет, родная, не успокаивай, быть мне под горящим веником. Мне отпереться тоже нелегко; положим, я отопрусь, и будь я трижды проклят, если помяну под горящим веником твоё имя и имя царицы, но всё же спасения не вижу. Говорят, что Иоанн Васильевич сегодня лютует, охота была неудачна, а когда он лютует... сама знаешь, его волей правит Малюта, прощай!..

Лукьяш опустился на колени и припал к ногам старой мамы.

— Что же ты будешь делать?

— Убегу в Литву. Уже и кони заказаны, прощай, больше не увидимся. Прощай, скажи царице... нет, ничего ей не говори... скажи разве только, что злодеем ей я не был и, видит Бог, не буду. Прощай, бегу, бегу!

Мама не успела ничего сообразить, как Лукьяш был уже за дверью. С этой минуты мама его больше не видела. Со времени бегства в Литву нескольких бояр на дорогу выставлялись пограничные посты, но он будто под землю провалился. Было бы слышно, если бы он бросился в колодезь или отправился к крымскому хану, да разве он на это способен? Нет, видно, он подался в Литву, а там он будет желанным гостем. Но не попал ли он в руки тайных Малютиных костоломов? Всё могло случиться... До всего могло довести его горячее сердце.

Алексей Адашев и иерей Сильвестр уже в эту пору почти потеряли доверие царя. Его повеления исполнял близкий родственник Малюты — Бельский. Душа этого человека не тяготилась, когда ему выпало передать указ Иоанна Васильевича, чтобы царица с мамой и вся её половина собирались бы в путь-дорогу. Куда, об этом было объявлено накануне самого отъезда: в Александровскую слободу. Впрочем, как бы для смягчения такого жестокого решения и половина царя должна была вскоре отправиться туда же. В этих распоряжениях сказывалось горячее сердце Иоанна Васильевича.

Вся Москва оказалась в опале. В самый день отъезда Иоанн Васильевич переменил своё решение и вместо Александровской слободы велел повернуть поезд царицы и все обозы в село Коломенское. В тот же день случился большой пожар. Поезду пришлось пробираться между рядами горевших зданий. Искры много раз падали в возок царицы, ей пришлось самой оберегать детей — Иоанна и Евдокию. И не столько по обманности, сколько из-за любви и преданности к Анастасье Романовне её слуги и бояре вынесли поезд из пылавшего Арбата. А царь напоказ всей Москве кинулся тушить огонь и спасать сирых и убогих.

За это простолюдины дали ему прозвание «народного царя».

Великий скопидом земли русской Иоанн I Калита, перечисляя в духовном завещании свои великокняжеские вотчины, поименовал и село Коломенское. Село он устроил, купив у города Коломны земельный участок. Здесь охотно поселились горожане, соблазнённые густым лесом, обилием воды и плодородным чернозёмом.

Много раз село разорялось и Крымской ордой, и польско-литовскими рыцарями, но оно постоянно возрождалось и становилось красивее прежнего. Об этом заботились государи, подолгу отдыхавшие здесь от московской суеты. Алексей Михайлович превратил село в свою летнюю резиденцию: здесь он принимал послов, предоставляя им возможность развлекаться богатой охотой.

Небольшой деревянный дворец вполне удовлетворял неприхотливым потребностям XVI века. Ко времени переселения сюда царской семьи при дворце уже был храм Вознесения, и при нём, по обычаю, монастырёк из нескольких скромных келий. Дворец подправили и подновили; при нём устроили на радость царице особый двор, где кормили голодных прохожих. На кормёжном дворе стояло несколько кухонь с амбарами для провизии и даже прудик для живой рыбы. Здесь ещё до приезда царицы засеки были наполнены до краёв, а амбары до стропил; между тем монастырь и наместники продолжали посылать сюда обоз за обозом со всяким продовольствием. Сюда шли те три тысячи рыбин, которыми расплачивалась Астрахань в виде дани московскому государю, и вобла с Дона, а для хранения капусты, свёклы, лесного ореха и помещения недостало. Картофель был ещё неизвестен Московскому государству.

Царице оставалось только радоваться этому изобилию, дававшему возможность наделять каждого голодного прохожего горячей пищей. Маму хотели поселить в монастырьке на правах игуменьи, но она отказалась от этого предложения и попросила доложить царю, что она с превеликой охотой поселилась бы в монастыре, да ей чудится, что царица болеет сердцем.

Царица не скрывала, что у неё плохое сердце, из-за чего она с трудом посещала кормёжный двор. По её предположению, она заболела в ту самую минуту, когда, следуя в открытом возке по пылавшим улицам Москвы, увидела, как раскалённый уголёк попал на головку её любимицы Евдокии. К счастью, мама в тот момент не растерялась, сбросила уголёк, но тут случилась другая беда — уголёк упал на епанечку Феденьки и скатился в возок на соломленную подстилку. Солома затлелась, но подоспела помощь из другого возка, и мама получила лишь небольшие ожоги. Но сердце царицы в тот момент заработало с необыкновенной быстротой, да так и не переставало болеть.

Получив такое грозное известие, весь Кремль подумал, что царь потребует верхового коня и поскачет к больной царице. Ему, как опытному наезднику, ничего бы не значило донестись до Коломенского за час-полтора, но вместо того он приказал позвать к нему случившегося в Москве доктора английской королевы и отправил его к больной царице.

Вид пациентки встревожил врача. Прежде чем применять привезённые им порошки и капли, он выразил желание выслушать сердце царицы не через платье, а приложив ухо к самой груди. Однако мама не допустила до такого греха. Правда, доктор был уже стар и лыс, и беззуб, всё же мама решила, что желание «дохтура» есть не более как его причуда. Напрасно он уверял, что, не выслушав как следует он не посмеет посоветовать царице те или другие порошки и капли, между тем опасность, как видно, велика. «Причуды!» — твердила мама — и доктору пришлось применить свои лекарства без выслушивания сердца.

Доктор был довольно искусным и по временам являлась даже надежда, что царица ещё долгие годы будет править своей кормёжной палатой. Митрополит Макарий заботливо следил, чтобы в церквах совершали молебны о здравии царицы Анастасии Романовны. Бояре выставили на углах улиц холопов с лотками пирогов, которыми оделяли прохожих нищих с наставлением кушать во здравие царицы. В пыточной избе, переведённой тоже в Коломенское село, перестали хрустеть человеческие кости. Юродивые ходили по улицам с кадилами, издававшими фимиам росного ладана. Даже новгородцев не казнили. Царь разослал по монастырям чётки, которые привезли явившиеся за подаянием на лампады ко гробу Господнему. Притихла и война в Ливонии, и только от крымского хана отбивались на Оке.