Александр Кердан - Суд офицерской чести

– И что потом?

– Да ничего. Вовка чеченца с пятого этажа спустил, а кинжал мне подарил. Красивый кинжал, ручка с серебряными насечками. Где-то до сих пор дома валяется. А вечер, как ты понимаешь, был испорчен. Подружка Алима устроила скандал, что без ухажера осталась. Наши «тёлки», из солидарности, тоже заартачились. В общем, пришлось нам с Перегудовым несолоно хлебавши пёхом (деньги-то все в кабаке оставили) переться до своей общаги.

– Да, – посочувствовал Захаров. – А меня чеченец от смерти спас. В Афгане.

– Ты разве там был?

– И был, и не был.

– Как так?

– А вот так. Ещё до официального ввода войск, двадцать пятого декабря семьдесят девятого, в одном из районов на севере ДРА, потерпел катастрофу Ан-12 с ротой десантуры на борту. По секретному распоряжению Генштаба срочно сформировали группу альпинистов, призванных из запаса. Командиром назначили мастера спорта международного класса по альпинизму из Ташкентского спортклуба армии. Для прикрытия выделили роту охраны, где я был замполитом. Загрузили нас в два «караван-сарая» – Ми-6. Тайно перебросили через границу в район катастрофы. Задачу поставили: найти тела погибших, не вступая в бой с местными племенами. Разбили мы палаточный лагерь на высоте четырёх тысяч метров. И стали окрестные отроги Гиндукуша прочёсывать. В начале января нашли останки самолета. Он врезался в гору и переломился. Хвост на одном склоне, фюзеляж и крылья – на другом. Причём оба склона голые – скалы и лёд. К обломкам ещё и подобраться надо. Днём наши альпинисты лазили наверх. Ночью отдыхали. А мы их стерегли круглые сутки. Держали круговую оборону. По счастью, «духов» поблизости не оказалось. Но проблем и без этого хватало. Так вот, однажды я поскользнулся и чуть не свалился в трещину. Был у меня солдатик Амирханов из Грозного. Он-то меня за рукав бушлата и схватил, а то не говорил бы сейчас с тобой.

– Что тут скажешь: в каждом народе есть и плохие, и хорошие люди.

– И я про то же. Нельзя всех под одну гребёнку. Мне беженцы рассказывали, что некоторых из них во время погромов прятали у себя соседи-чеченцы. Только таких «добрых чеченцев» дудаевцы тоже не щадили. У большинства же там, как я понимаю, сегодня просто антирусская истерия. Может, и Амирханов тот теперь меня спасать бы не стал…

– Кто знает, может, и стал. А история с самолетом чем закончилась?

– Странно, скажу тебе, закончилась. Ещё через неделю альпинисты обнаружили единственный уцелевший труп. Верней, то, что осталось: половинку тела с рукой. К руке на металлической цепочке чемоданчик фибергласовый прикован. Вышли на связь со штабом округа. Доложили о находке. Сразу же получили приказ сворачиваться. Свернулись быстро, но эвакуации ещё неделю ждали. А вот за чемоданчиком тут же «вертушка» пришла. Что было в нём? Не знаю. Может, какая-то секретная инструкция. Причём настолько секретная, что в Москве испугались, как бы не попала она в чужие руки. Короче, я догадался, что вся наша тайная экспедиция и была организована из-за этого саквояжа, а вовсе не для поиска погибших. Но самое интересное: по прибытии в Ташкент запасников отправили по месту жительства, а мою роту расформировали. Меня перевели в Приволжский военный округ. Тогда даже на ум не пришло посмотреть, есть ли в личном деле запись о командировке в Афган. После спохватился, но было поздно. Начал ходить по инстанциям, объяснять, что был «за речкой» почти месяц, а это значит, могу и удостоверение афганское получить, и льготы соответствующие. Ведь получают же «корочки» все, кому не лень: артисты, с концертами в сороковую армию приезжавшие, москвичи-инспекторы. А мне в ответ – ничего не знаем, ни о чём не ведаем. Доходился до того, что вызвали меня в особый отдел и приказали заткнуться. Я с дуру возбухнул, написал в Москву. Тогда-то служба моя и дала первую трещину. Спихнули меня с роты на солдатский клуб. Там одному хаму, пропагандисту полка, рожу начистил. Парткомиссия. «Строгач с занесением». Последствия – у меня на погонах. – Захаров покосился на свои звёздочки. – Так что помни, Саня, подвиги твои в Чечне никому не нужны. Поберегись насколько возможно. У меня друзей немного осталось.

– Ладно, уговорил, речистый… Поберегусь, – пообещал Кравец.

…Спустя пару часов состав, как и предсказывал Захаров, остановился на заметённом снегом степном разъезде.

На прощанье обнялись. Захаров грузно выпрыгнул из вагона и, не оглядываясь, вперевалку зашагал к стоящему у станционного домика заиндевевшему уазику. Кравец долго смотрел другу вслед, вдруг поймав себя на щемящей мысли, что увиделись они, возможно, в последний раз…

Двадцать девятого декабря эшелон прибыл в Моздок. Пока выгружалась боевая техника, Смолин, Долгов и Бурмасов отправились на поиски штаба группировки. Кравец остался на «хозяйстве». Он прошёлся вдоль состава, посмотрел, как идёт разгрузка. Поговорил с несколькими солдатами о том о сём: как настроение, в чём нуждаются. В общем, обычное «комиссарское» занятие.

В это время на соседний путь прибыл ещё один эшелон. Едва он остановился, из штабного вагона двое прапорщиков выволокли пьяного в стельку полковника, которого тут же вывернуло на платформу. «Вот скотина! – разозлился на незнакомца Кравец. – Надо же так нажраться! И главное: на глазах у солдат. Попробуй потом объясни им что-то про дисциплину и про честь мундира…» Отвернувшись, он зашагал в сторону вокзала.

В зале ожидания было полно солдат разных родов войск. Кравец определил это по шевронам на камуфляже. Впрочем, некоторые бойцы были одеты совсем не по-фронтовому – в шинели или бушлаты старого образца. Служивые дремали на лавках, курили, сидя на подоконниках, что-то обсуждали, балагурили, собравшись в кружок. Чувствовалось, что они предоставлены самим себе и никем не управляются. Между тем в зале находилось несколько высоких чинов, отличающихся от остальной военной массы каракулевыми ушанками и пятнистыми куртками нового образца. Один из таких начальников, видно, не знающий, чем заняться, прямо на виду у солдат принялся распекать майора с петличками железнодорожника. Очевидно, местного коменданта. Майор огрызался и что-то доказывал, размахивая руками.

Кравец не стал дожидаться, чем закончится офицерская перебранка, вышел на привокзальную площадь. Она была безлюдной. Заглянул в один из магазинов. Все полки оказались пустыми.

– Народ как взбесился, – пожаловалась пожилая продавщица в застиранном халате. – Сметают всё, как перед войной: соль, спички, крупу…

Кравец ничего не ответил. Побрёл к эшелону, подавленный увиденным. Не добавляла настроения и мерзопакостная погода: с неба сыпалась морось, под ногами чавкала грязь, моментально превращающая сапоги в тяжёлые гири. Словом, всё как у Бисмарка: «Война – это грязь, пот, кровь, железо». Правда, с кровью они ещё не столкнулись.