Александр Кердан - Суд офицерской чести

Кравца передёрнуло:

– Скажи лучше, это – предатели Родины! Для них война как мать родна!

– Что ты мне о своей Родине рассказываешь? Да, для вас, русских, Россия во все времена – джеляб [8]! Вы её обворовываете и опускаете кто как может. А для вайнаха Родина – святое! Мы за нашу свободную Ичкерию любому неверному горло перегрызём! – Кравец заметил, что Шалов разозлился по-настоящему, но не удержался, подлил масла в огонь:

– От кого свободную? От закона?

– Это у вас закона нет. А у нас закон шариата…

– По которому вы, как дикие животные, головы пленным отрезаете. – Кравец вдруг пожалел, что отказался взять «эфку». Так захотелось швырнуть гранату на стол этому новоявленному борцу за веру. Совсем как в Екатеринбурге, в бане с Мэселом.

– Молчи, шакал! – по-волчьи оскалился Шалов-Сайпи. – Мы не на митинге. Не забывай, где ты находишься и зачем ты здесь. – Он достал сигарету. Один из боевиков услужливо щёлкнул зажигалкой. Шалов-Сайпи сделал несколько глубоких затяжек и добавил уже снисходительно: – Я прощаю твою дерзость, Кравец. По старой дружбе, не хочу пополнять число ваших трупов твоим… Уэл! Слушай мои условия. У меня восемь ваших покойников. У вас, как мне известно, пять моих. Предлагаю честный чейндч: тело на тело… – Он снова глубоко затянулся. Выдохнул несколько колечек сизого дыма, проводил их медленным взглядом. – А за каждого из трёх оставшихся ваших ты отдашь мне по одной винтовке СВД со снайперским прицелом.

– Ты взбесился, Шалов! У тебя, видать, совсем крыша поехала от сидения в подвале.

Шалов-Сайпи что-то сказал по-чеченски, и Кравец тут же получил в спину такой удар прикладом, от которого едва устоял на ногах.

– Это ты, смотрю, совсем не дружишь с головой. Вот видишь, монетка. – Шалов подкинул на ладони тускло блеснувшую денежку. – Хэдс о тэйлс! Орёл или решка! Вот и вся твоя жизнь. Если через три часа у подъезда дома, где тебя встретили, не будут лежать мои погибшие, а рядом с ними три винтовки, вы будете искать своих мертвяков по кускам в разных районах Грозного.

– Ты же был офицером. Как ты можешь так? Где твоя честь?

– О, знакомая песня! Помню, ты всегда любил порассуждать на эту тему. Так вот, моя офицерская честь – при мне. Я ведь и сейчас служу, только в своей родной армии. Уже, в отличие от тебя, полковник. Скоро стану бригадным генералом. Так что не ерепенься, Кравец. С генералами надо дружить…

Потушив сигарету, Шалов-Сайпи добавил:

– Кстати, ещё к вопросу о чести. Дай слово, что винтовки будут исправны. Чтоб никаких фокусов!

– Выходит, выбора у меня нет?

– Правильно понимаешь обстановку. Ну, прощай, Кравец. Желаю тебе, заметь – вполне искренне, остаться в живых. Ты всё-таки мой однокашник. Помнишь: кавалеры в кавалеров не стреляют! – и приказал моджахедам: – Отведите его обратно.

Кравец хотел сказать, что вовсе не считает Шалова кавалером, но вместо этого неуклюже кивнул, как будто согласился с ним.

Боевики снова стянули Кравцу запястья, нахлобучили мешок и повели. У подъезда, освободив от пут, подтолкнули в спину:

– Ыды, сабака. Жывы пака.

Под прицелом автоматов Кравец быстро пересёк улицу и нырнул за угол, где его поджидали разведчики.

Смолин, ни о чём не спрашивая, налил в кружку водки и протянул Кравцу:

– Пей!

Кравец послушно выпил. Водка показалась ему безвкусной, и хотя в животе потеплело, внутренняя дрожь не унялась.

В нескольких словах он рассказал о встрече с Шаловым-Сайпи и о результатах переговоров.

– Что будем делать, командир?

– Выполним требования, – немного подумав, ответил Смолин. – Я обязан вернуть ребят домой! Пусть в цинках, но вернуть… Солдат должен быть похоронен в родной земле! Иначе, ёкарный бабай, не будет покоя ни ему, ни его родным, ни нам с тобой! Понимаешь, комиссар?

– Как не понять.

– Сайпи сейчас заказывает музыку. Сила на его стороне, – тяжело вздохнул Смолин и тут же со злостью спросил. – А вот что прикажешь с нашими идиотами делать?

– С какими?

– Пока ты вёл переговоры, приезжал командир «вэвэшного» полка – наш сосед справа, попросил помочь снарядами. Его, понимаешь, с неполным боекомплектом сюда выкинули, совсем голым сидит. А «чехи» напирают. Я позвонил наверх, и вот что мне из группировки ответили. Помочь можешь, но только после того, как «соседи» оплатят снаряды по госрасценкам! Ты видел такой «лампасный синдром»? На все сто войсковое взаимодействие налажено! Оплати, платёжку предъяви тогда снаряды получишь…

– Они что, совсем охренели? Это ж полный маразм!

– Вот и я говорю, маразм: из войны коммерцию делают. С одной стороны с нами «чехи» торгуются, за убитых винтовки требуют, с другой – родное командование обязывает боевому товарищу боеприпасы по государственным расценкам продавать!

– И что ты решил?

– Да гори они, такие приказы, синим пламенем! Конечно, помог «соседу» чем мог. За так, естественно.

– Ну, и правильно. Только ведь отвечать за переданные снаряды придётся.

– Живым останусь – отвечу. Помнишь, как в песне: «А наутро вызвали меня в политотдел: “Почему ты, сука, в танке не сгорел?” Я им отвечаю, я им говорю: “В следующей атаке обязательно сгорю!”»

– Да, Серёга! При коммунистах хоть кому-то пожаловаться на дураков можно было. В тот же политотдел вышестоящий. А теперь и в управлении воспитательной работы такие же коммерсы сидят: всё на доллары меряют! Или типа нашего «смотрящего»…

– Ага. Представляешь, узнал бы Бурмасов о наших переговорах с боевиками, мигом бы, ёкарный бабай, настрочил рапорт куда следует: командование полка пошло на сговор с сепаратистами! Под трибунал подвёл бы…

– Ничего, командир: семь бед – один ответ!

– И то правда. Что же касается предложения «чехов» на обмен пойдём. Но… – Смолин ухарски сдвинул шапку на затылок, став похожим на бравого кавалериста, – поскольку в торговле без обмана нельзя, дадим задание вооруженцам, чтобы «эсвэдэшки» подготовили соответствующим образом: с оптикой повозились, со спусковыми механизмами. Так, чтобы через пару выстрелов они посыпались.

Кравец отрицательно замотал головой:

– Шалов, ну, который – Сайпи, с меня слово офицера взял, что винтовки будут исправными!

– Хитёр этот твой Сайпи, ничего не скажешь! Что же, комиссар, слово есть слово, даже когда оно даётся врагу. Только скажи: скольких наших они из этих винтарей ещё подстрелят?

– А что делать-то?

Смолин только руками развёл.

Тела боевиков и снайперские винтовки Кравец повёз сам.

Обмен прошёл без эксцессов. Разведчики выгрузили убитых чеченцев у подъезда. Из него вышли несколько боевиков в масках. Один из них знакомым голосом спросил:

– Вынтовкы гыдэ?

– Здесь, – ответил Кравец и показал одну из «эсвэдэшек». – Отдам, когда передадите наших…