Александр Кердан - Суд офицерской чести

Открытия подобного рода всегда бывают неожиданными.

Сразу же после обеда Пискарёв понёс на подпись Пацевичу несколько бумаг. Вообще-то это было отступлением от существующего правила. Начальник подписывал документы в 17.00. Но в каком правиле нет исключений? Сверху срочно затребовали несколько данных (и обязательно в письменном виде!). Исполнительный Пискарёв подготовил ответ. Осталась сущая безделица – заполучить подпись начальника. Вот за этой самой подписью и направился Пискарёв к Пацевичу.

Он подошёл к обитой начальственным дерматином двери в самом приятном расположении духа: донесение подготовил оперативно! Подполковник Пацевич любил повторять:

– Донесение может быть неполным, неглубоким по содержанию, может быть переписано с прошлогоднего, только с новой датой. Главное – оно должно дойти до места назначения точно в установленное время или даже с запасом – с «ефрейторским зазором».

«Начальник будет доволен, – думал Пискарёв. – Раньше несколько дней над каждой бумажкой пыхтел, а тут… Опыт – огромное дело. Его никакие академии не заменят…»

«Академики» (выпускники академий) вызывали у Пискарёва чувство зависти: «У них всё просто – ступенька за ступенькой. Прыг-скок. А ты – тащи черновую работу. И так из года в год, изо дня в день».

…Знаете ли вы, что такое тамбур? Нет, не вагонный, а тот, что бывает перед кабинетом? Это небольшое пространство между двумя дверями: выходящей в коридор и ведущей к начальству.

Делая шаг или два, в зависимости от размеров тамбура (читай – должности хозяина кабинета), в темноте нашаривая ручку внутренней двери, ты должен почувствовать всю свою незначительность, наполниться предощущением грядущей судьбоносной встречи с сильным мира сего.

Откуда и когда появились «тамбуры» в штабах и военных учреждениях – неизвестно.

Может быть, они появились, когда кругом были «враги народа», которые всё вынюхивали, подслушивали, разведывали? Тамбур надёжно гасил все слова, звуки, которые слышали стены кабинетов.

Капитан уже собирался открыть вторую дверь и предстать пред ясные очи начальника, но задержался. Из кабинета доносился приглушённый голос Пацевича. Он говорил с кем-то по телефону. Этот «кто-то» была женщина. Пискарев услышал, как Пацевич назвал её: «Наденька». Жену начальника звали Инна Сергеевна.

Пацевич говорил отрывисто:

– Да… конечно… встретимся… Когда?.. Отправлю твоего… Нет, ненадолго… Дней на пять… Ну, можно и подольше… Да нет, я его не обижаю… Значит, договорились? Целую. До встречи. Да-да, я позвоню… Понял, лучше в кафе…

Пискарёву стало душно. Его жена работала в кафе. А в командировку «дней на пять» должен был ехать он – Пискарёв. Начальник сказал ему об этом перед обедом.

У человеческой памяти есть способность неожиданно извлекать из своих тайников, казалось бы, давно забытые, незначительные эпизоды, заставлять нас смотреть на них по-другому.

Он вспомнил, что в последние полгода жена стала холоднее к нему, перестала обижаться на долгие задержки в штабе… И откуда-то знала всё, что происходит в отделе…

Говорят, что любовь слепа. Но столь же верно, что ревность глазаста и догадлива.

Сомнений не осталось – Пацевич говорил по телефону с его женой.

Первым побуждением Пискарёва, несмотря на его покладистый нрав, было ворваться в кабинет и что-то сделать, что-то сказать… Но что сделать, что сказать?

«Нет, надо немедленно найти жену и объясниться с ней, – решил Пискарёв. – Заставить признаться во всём, просить прощения. А объяснение с начальником оставить на потом!»

Он выскочил из тамбура и быстро зашагал к своему кабинету. Но едва сел на стул, решительность покинула его. Он обхватил голову руками и задумался.

Пискарёв звёзд с неба никогда не хватал. Посредственный курсант военного училища, он стал таким же неважнецким командиром взвода. Его взвод постоянно был в числе отстающих. Но Пискарёва не ругали, а порой даже хвалили. Хотя он и отличался от других молодых офицеров безынциативностью, но обладал усидчивостью и чинопочитанием. Про таких говорят: в рот начальству заглядывает.

Со службы Пискарёв всегда уходил самым последним. Эти задержки положения дел во взводе не изменили, но такое проявление трудолюбия и служебного рвения послужило поводом для аттестации его на должность командира роты.

Роту сделать передовой он тоже не сумел. Она прочно удерживала позицию отстающей в батальоне. Как-то начальник штаба даже вопрос поднял: не ошиблись ли мы с Пискарёвым?

– Что вы, – вступился комбат. – Пискарёв – это самый работоспособный ротный! Он всегда на службе. Приходит раньше других, уходит позже.

Так и служил Пискарёв, вперёд не высовываясь, всё больше укрепляя мнение начальства о себе как о прекрасном исполнителе и образцовом офицере.

А вот среди сослуживцев авторитетом он не пользовался. За долгое сидение в кабинете ему и клички обидные давали, и осуждали за глаза. А командир соседней роты старший лейтенант Дёмин как-то напрямую сказал Пискарёву:

– Ты, Гена, одним высиживанием в канцелярии роту отличной не сделаешь, да и карьеру тоже…

– А это мы, Дёмин, посмотрим, сделаю или нет. Я не спешу, я – терпеливый, – без тени смущения ответил Пискарёв, непонятно, что имея в виду: «отличную роту» или «карьеру».

Терпение капитана было по-настоящему вознаграждено полгода назад. Прибывший на должность начальника отделения кадров подполковник Пацевич неожиданно взял его к себе на место убывшего в загранкомандировку помощника.

«Вот она – благодарность за мою преданность, – распалял себя всё больше Пискарёв. – Ведь не жалел же сил, себя не щадил на службе… Жизни семейной не видел! А ей-то… ей, чего не хватало? Не пью, не курю, зарплату всю до копейки домой приношу!»

Вообще-то семейная жизнь Пискарёва до сегодняшнего дня протекала вполне благополучно. Женился он на Надежде не то чтобы по любви (это чувство, считал Пискарёв, бывает только в индийских кинофильмах), но уж точно по взаимной симпатии. Знакомство с будущей женой состоялось на выпускном вечере в училище. Через неделю подали заявление. Ещё через две (по блату) расписались. Так что в свой первый гарнизон Пискарёв прибыл с молодой женой. Оно и к лучшему: никаких холостяцких соблазнов. Ни пьянок, ни карт, ни охочих до молоденьких лейтенантов «разведёнок»…

Жили Пискарёвы поначалу в общежитии. Через год получили однокомнатную квартиру. Надежда устроилась на работу. Словом, всё шло размеренно и складно.

Чем дольше сидел Пискарёв за рабочим столом, тем больше сомневался: идти к жене сейчас, чтобы поставить все точки над «i», или дождаться вечера и потом, в домашней обстановке, всё выяснить.