Александр Кердан - Суд офицерской чести

– Да уж… – только и смог сказать Голуб.

Острословы утверждают, что жизнь армии протекает по трём законам: закону дубов («Все дубы и все шумят»), закону гарема («Знаешь, что полюбят, но не знаешь, когда») и закону курятника («Всякий сидящий повыше норовит нагадить ниже сидящему»). Ох уж эти злые языки!

По какому закону пропали листы в деле Мукачёва, Голуб разобраться не мог.

Полковник побеседовал с командиром части, с секретарём партийного бюро, с начальником секретного делопроизводства и даже с телефонисткой, дежурившей на коммутаторе в день отъезда Мукачёва в штаб.

Из обрывочных сведений он составил более или менее цельную картину того, что произошло.

В понедельник утром Мукачёву позвонил Гусов. Содержание их телефонного разговора передала инспектору телефонистка. Оказывается, женское любопытство – это не всегда плохо…

– Александр Фёдорович, здравствуй. Гусов говорит. Ты выдвигаться наверх собираешься или так и будешь на батальоне сидеть? – вибрировал в трубке далёкий голос начальника политотдела.

Мукачёв молчал.

– Слышишь меня, Мукачёв? – продолжал Гусов. – Срочно оформляй на себя представление. Партийную и служебную характеристики. И без промедления – мне. С нарочным, а лучше – сам вези личное дело. Ясно? Если к завтрашнему дню не успеешь – пароход уплыл. Кадры ждать не любят! До свидания!

Гусов повесил трубку, а Мукачёв всё ещё не опускал свою на рычаг аппарата. «Очумел от счастья», – решила телефонистка.

– Вы переговорили, товарищ майор? – спросила она.

Ответа не последовало, но лампочка на коммутаторе над ячейкой, помеченной «кабинет ЗКПЧ», погасла.

Как поступил Мукачёв дальше, Голуб представил без труда. Он понимал, что чувствует в таких случаях офицер, пять лет просидевший на одной должности.

Секретарь партийного бюро рассказал, с какой поспешностью пришлось созывать партийное собрание, чтобы утвердить характеристику на коммуниста Мукачёва. Характеристику дали положительную.

Командир батальона тоже не возражал против выдвижения замполита. Но пока характеристики готовили, пока аттестацию… Только поздно вечером секретчик запечатал пакет и под роспись вручил его Мукачёву. Это, конечно, было нарушением правил пересылки служебных бумаг. Но раз судьба человека решается, можно ли на параграф ссылаться?

Теперь Голубу осталось выяснить главное – как пропали листы из личного дела майора, «достойного выдвижения по службе».

На этот вопрос ответ мог дать только сам Мукачёв.

Но он этого не знал. Прямо с поезда майор, как на крыльях, полетел к начальнику. Гусов был, по обыкновению, занят. Готовился к очередному докладу. На столе – целая кипа всевозможных брошюр, газетные подшивки, исписанные разными почерками варианты выступления. Мукачёву была знакома эта «кухня». Чтобы авторитетный начальник мог авторитетно выступить, весь штат подчинённых не покладая рук кропает текст будущего доклада. Пишет, переписывает, в самый последний момент, как правило, ещё что-то оказывается не так. И вот уже начальник бросает в бой свой самый последний резерв – себя самого (это, естественно, в тех случаях, когда у руководителя есть возможность ознакомиться с текстом доклада до выхода на трибуну). Вот в такую ответственную минуту и оказался в кабинете Мукачёв.

– Привёз, Александр Фёдорович? – не вставая из-за стола, протянул руку подполковник. – Давай сюда.

Мукачёв напомнил, что пакет надо сдать секретчику, чтобы он расписался в формуляре, но начальник отмахнулся – потом, некогда, занят. Приходи после обеда, разберёмся.

И Мукачёв пошёл бродить по городу. Сходил в кино, посидел у музыкального фонтана. Хорошо!

К своим майорским звездам он шёл трудно. Об армии мечтал с той поры, когда мечтать научился. Для деревенских ребят профессия офицера – одна из самых престижных. Но и поступать в военное училище им труднее, чем городским. Качество преподавания в сельских школах оставляет желать лучшего, ведь хорошие учителя в деревнях не задерживаются. Потому и бывает, что математику преподаёт литератор, а вместо иностранного языка в аттестатах прочерк: выпускница института так и не приехала по распределению.

Только с третьего раза поступил Мукачёв в военно-политическое училище, успев отслужить год солдатом. (К тем, кто поступает из войск, требования всё-таки помягче.) Но и в училище Мукачёв чувствовал, что отстаёт от товарищей. Поэтому он старался больше читать, серьёзно увлекся философией. Занимался спортом. И хотя ко второму курсу нагнал и даже перегнал многих, всё равно чувствовал скрытое пренебрежение со стороны курсантов, считавших его «лаптем».

Но сейчас, у фонтана, он думал не о прошлом, а о будущем.

Когда после обеда он зашёл в кабинет начальника политотдела, подполковник сидел всё за тем же заваленным бумагами столом, но что-то в его облике переменилось. Мукачёв не успел сообразить, что именно, как Гусов обрушился на него:

– Что вы мне привезли? Вы издеваетесь надо мной? Где вы ходите полдня? Я уже весь штаб на ноги поднял. У вас же в личном деле листов не хватает!

– Не может быть! – опешил Мукачёв. – Я же у себя в «секретке» проверял. Каждый собственноручно ощупывал…

– Я не знаю, что вы там ощупывали. В вашем деле недостаёт трёх листов. Куда вы их дели? Вы знаете, что вас ждёт за утерю служебных документов?

Ошеломлённый, Мукачёв напомнил, что сегодня утром вручил пакет запечатанным и в целости и сохранности, но Гусов и слушать не стал:

– Уж не хотите ли вы сказать, майор, что это я потерял ваши бумаги? Что вы себе позволяете? Идите и ищите недостающие листы! Три дня вам сроку… Да возьмите своё личное дело, – швырнул он вскрытый пакет, – сдайте секретчику по описи. Пусть составит акт о том, каких листов не хватает. Если через три дня не найдёте утерянные документы, вами займётся партийная комиссия!

После разговора с Мукачёвым Голуб совсем запутался. Не мог Мукачёв выкрасть свои собственные документы, в которых он представлялся на вышестоящую должность. Это нелогично. Но, с другой стороны, зачем изымать бумаги Гусову, который сам предложил кандидатуру Мукачёва на выдвижение? Ну, никак концы с концами не связываются!

«Позвоню-ка я начальнику, – решил Голуб, – генерал Сухоручко – мастер распутывать сложные узлы». Однако распутывать этот узел генерал не стал. Не дослушав доклада, он рассерженно пророкотал:

– Так в чём вы сомневаетесь, Семён Николаевич? Вы же Гусова хорошо знаете… Ставите под сомнение его слова, а верите какому-то майору? Гусов – наш выдвиженец, порядочнейший офицер! Не пойму я вас, товарищ полковник.

Голуб услышал в трубке короткие гудки. Значит, Сухоручко его действительно не понял. А вот этого как раз Голуб и не хотел. Сейчас особенно. Дело у полковника шло к пенсии. Мечтал он, чтобы сын – капитан – попал служить поближе к отчему дому. Решить этот вопрос без Сухоручко будет сложно…