Элисон Уэйр - Анна Болейн. Страсть короля

– Жажду получить прощение у вашей милости. Меня задержали в канцелярии, а потом пришлось дожидаться барки в Вестминстере. – Мор любезно улыбался, но взгляд у него был настороженный.

К ним подошел Норфолк.

– Клянусь святой мессой, мастер Мор, я и не надеялся увидеть вас здесь! – воскликнул он и ударил канцлера по плечу. Они были давними друзьями.

– Я верный слуга короля, – сказал Мор. – Мое место здесь.

– А что думает ваше лордство о новом титуле его милости? – с вызовом спросил Кромвель у Норфолка.

Генрих уперся взглядом в дядю своей возлюбленной, и Анна тревожно втянула ноздрями воздух. Норфолк, как и все Говарды ревностный католик, был противником реформ.

– Не спрашивайте меня! – фыркнул герцог. – Пусть это дело решают те, у кого есть мозги в голове, как у его милости.

– Вот слова истинного англичанина! – засмеялся Генрих. – Надеюсь, все мои подданные окажутся столь же мудрыми, как вы, милорд. И не будут походить на этого дурака Фишера. – Он повернулся к Анне, ее отцу и Кромвелю, оставив Норфолка и Мора беседовать друг с другом. – Его нужно остановить, – понизив голос, сказал король.

– Я переговорю с ним потихоньку, – обещал Кромвель.

– Этот доходяга-епископ был чертовски груб со мной, – встрял Томас Болейн.

– Он может быть опасным противником, – предупредила Анна. – Люди уважают его как великого теолога. Не забывайте, он бесстрашно защищал королеву, не получая от этого никаких выгод.

– Он продолжает писать книги в ее защиту, – недовольно буркнул Генрих. – Сторонники Екатерины считают его святым. Моя бабушка тоже так полагала, он был ее духовником. Но под внешностью святого – стальная воля. Кромвель, сделайте так, чтобы он держал рот на замке.

Фишер был только одним из несогласных.

– Но таких может набраться легион, – горячо сказала Анна Джорджу, когда на следующее утро они, несмотря на февральский ветер, осмелились выйти прогуляться в сад.

– Вчера вечером, уже после того, как король пытался утихомирить епископа, тот излагал свои взгляды всякому, кто готов был его слушать, – поделился с сестрой Джордж. – Распространял крамолу, не меньше. И некоторые внимали ему, особенно те, кто симпатизирует королеве.

– Его надо заставить умолкнуть! – воскликнула Анна. – Никому не дозволено бросать вызов владычеству короля. Я поговорю с его милостью.

– Теперь он может лишить епископа сана, – напомнил ей Джордж.

Да, она поговорит с Генрихом.

Лицо короля было мрачным.

– Кто-то пытался отравить епископа Фишера, – сказал он Анне однажды вечером после заседания совета. – Мы арестовали виновного, негодяя по имени Ричард Роуз, повара епископа. Он добавил какой-то порошок, который ему дали, в овсянку, приготовленную для милорда, его гостей и слуг. Двое из них умерли, семнадцать тяжело больны. Невозможно поверить, что человек способен совершить такое. Отравление – это страшное преступление, и оно заслуживает жестокого наказания. – Губы короля надменно изогнулись от возмущения.

– А епископ Фишер? Он пострадал? – спросила Анна.

Да простит ее Бог, но она подумала, что было бы очень кстати, если бы святой прелат оказался прикованным к постели и замолчал на некоторое время.

– Нет, благодарение Господу. Он как раз решил поститься. Однако нет сомнения в том, что яд предназначался ему. Роуз сначала сказал, мол, считал эти порошки слабительным и добавил их шутки ради, но потом переменил показания и стал утверждать, что ему дали отраву, заверив, что большого вреда не будет: ну, может, кого-то стошнит, не больше. Но он не раскрыл, кто ему такое сказал.

Анна похолодела. «Теперь все свалят на меня! Епископ – известный противник развода короля. Люди станут говорить, будто я пыталась убить его».

– Вы надавили на Роуза, чтобы тот назвал имя передавшего порошок? – вслух спросила она.

– Да, его допрашивали. И сегодня снова подвергнут испытанию, на этот раз более суровому. – Глаза Генриха сузились. – Думаю, он заговорит.

Генрих ушел на заседание совета, и Анна поспешила поделиться своими опасениями с Джорджем. Он слушал ее со все возрастающим гневом.

– Роуза снова допрашивают, пока мы тут разговариваем, – сообщила Анна брату. – До сих пор он брал всю вину на себя.

– А если он говорит правду? Он мог сам купить эти порошки, аптекарь ему описал, каково их действие, но Роуз добавил слишком много.

– Или его предупредили, что, если он заговорит, его семье придется несладко. Джордж, это было намеренное покушение на жизнь епископа – наверняка; уж очень оно пришлось ко времени. И я не могу удержаться от мысли, что за этим стоит кто-то из наших друзей – кто-то достаточно могущественный, чтобы запугать Роуза и заставить его молчать.

Джордж обвил ее рукой:

– Сестра, думаю, ты слишком увлеклась игрой воображения.

– Но какие мотивы мог иметь Роуз, чтобы совершить подобное?

– Обозлился на кого-нибудь?

Анна встала:

– Хотелось бы мне в это верить. – Во дворе зазвенел колокольчик. – Мне пора. Скоро Генрих вернется с заседания совета.

– Дайте мне знать, если Роуз заговорит, – попросил Джордж.

Ужасный червь подозрения копошился в мозгу Анны. Отец был зол на Фишера. После приема он рвал и метал, осыпал епископа всевозможными ругательствами. И сама она делилась с Джорджем тревогами насчет того, насколько опасен может быть Фишер. К тому же Генрих сказал, что старика нужно остановить. Но не так же! Нет, Анна не могла поверить, что отец способен опуститься столь низко, чтобы пойти на убийство, к тому же с помощью яда, оружия женского, для использования которого не нужна грубая сила. Разумеется, он до такого не опустится!

Джордж, конечно, тоже не способен на подобное злодеяние. Неужели он так сильно ее любил, что мог решиться на убийство? Разве он настолько глуп, чтобы не понимать, какие будут последствия?

Порывистый и своевольный, Джордж – по его собственному признанию – уже совершал насилие. Из всех членов семьи Анны именно на Джорджа слава и возвышение повлияли сильнее всего. Он стал даже более амбициозным, чем она сама или их отец. Мог ли Джордж пойти на преступление, ошибочно полагая, что таким образом расчищает ей путь? Нет, Анна в это не верила.

Роуз не заговорил. Он так и не назвал человека, который дал ему порошок.

Через несколько дней Генрих пришел к Анне. Он говорил неохотно, будто с трудом выдавливал из себя слова.

– Лорд-канцлер Мор говорит, что ходят возмущающие спокойствие слухи, будто вы, моя милая, ваш отец и ваш брат причастны к попытке отравления Фишера, – с оттенком презрения в голосе произнес король.

– Все это грязная ложь! – воскликнула встревоженная Анна. – Я бы никогда…

– Дорогая, я знаю, – успокоил ее Генрих. – Боже, я уйму эти злые языки, даже если мне придется их отрезать! Никто не смеет клеветать на вас. Я сказал Мору… сказал, что на вас несправедливо возлагают вину за все, даже за плохую погоду.