Александр Борщаговский - Где поселится кузнец

— Госпожа Турчин? Рад приветствовать вас в Кэйп-Джирардо. — В голосе отчуждение, официальная любезность, как и в жесте руки, коснувшейся французской фетровой шляпы.

Фримонта настигли офицеры его штаба, вокруг нас сделалось людно и напряженно.

— Вас-то мне и надо, — снова обратился ко мне Фримонт. — Только не вздумайте конфисковать мою лошадь, она у трактирной коновязи. Полковник взял себе привилегию отнимать лошадей у офицеров, которых он считает бездельниками, — объяснил он толпе.

Никто не смеялся: ни в простоте душевной, ни угодливо. Не до смеха было и мне; кое-что я знал о генерале Фримонте.

Шли через толпу: впереди генерал, за ним я, стараясь перед своими волонтерами повыше держать повинную голову. Путь показался мне долгим, хотя летучее пристанище Джона Фримонта разместилось в железном пакгаузе; за стенами из тюков, мешков и ящиков выгородили изрядное помещение, украсив его коврами.

Милости я не ждал: пять других полков Прентисса, прикрытых нами, уже отбыли из Кэйп-Джирардо, а мы явились с задержкой, потрепанные и с потерями. В портфеле генерала жалобы на меня — продовольственного комиссара, генерала Поупа, нашего капеллана. Со мной в полку жена, мадам, единственная в армии Соединенных Штатов. В ротах негры, я доверил им и разведку, и ружья, в ротах Раффена и Джеймса Гатри. Все худо, все — против обычая и устава, я не успел стяжать лавров, не взял своего Карфагена или Трои.

Есть в отчаянности и свое удобство: я шел готовый ломиться напрямик. При первом взгляде на Фримонта вид его раздосадовал меня: не того человека ожидал я встретить под этим громким именем. Немногие в республике могли сравниться с ним славой, на Западе он и вовсе не имел соперников: исследователь, ученый, отважный пионер, покоритель Скалистых гор и Тихоокеанского побережья. Сенатор — громкое звание, а Фримонт был не ординарный сенатор: он прежде завоевал Калифорнию, подарил ее Штатам, вместе с найденным там золотом и могилами истребленных туземцев, а уж затем явился от Калифорнии в сенат. Фримонт — инженер-топограф, именем которого наречены открытые им горные перевалы и вершины, Фримонт — Крез республики, обладатель необозримых земель, тяжелых от золотого песка; Фримонт — баловень судьбы, уходивший от смерти, уже склонявшейся над ним; Фримонт — первый кандидат в президенты от зеленой еще в 1856 году республиканской партии и Фримонт — бретер, авантюрист, кумир толпы, стяжавший лавры даже и в Европе. После Мексики подполковник Фримонт за неподчинение и вольности был предан военному суду и изгнан из армии, — но вот первые изменнические залпы отделившегося Юга достигли его в Париже, он предлагает свою шпагу Линкольну, и обрадованный президент облачает его в высший армейский мундир республики.

Он сбросил плащ на руки денщика, отдал ему шляпу, сел и пригласил сесть меня.

— Вы действительно взяли лошадь у майора?

— Я бы и еще раз взял, если бы все сначала.

Он ждал объяснений.

— Под офицером пала лошадь; шел бой, и я конфисковал у майора жеребца. Если бы при майоре была пушка, я и ее взял бы, но пушек они с собой не возят.

Нас слушали два офицера, склонившиеся над картой, и еще кто-то бездельный; в амбразуры внутренних стен из тюков и ящиков ловили наши голоса офицеры штаба, — каждому лестно послушать, как генерал свежует «полковника-грабителя».

— Вы взялилошадь, — пришел он мне на помощь. — Отчего же не вернули ее?

— Майор может гордиться своим жеребцом: он пал в бою.

Генерал вскочил, неслышно заходил по земляному полу пакгауза, обращая ко мне недовольное, озабоченное лицо, и начал осторожно выговаривать мне, все еще не теряя ко мне странного интереса. Я обмолвился об узком лице Фримонта, но оно было и горделивое, и напряженное постоянным капризом выбора. Я слушал Фримонта спокойно, пока он не помянул Фицджеральда Скрипса, сказав, что крайностями я толкнул старика к мятежу.

— Генерал! — остановил я его. — Я надеюсь, вы не знали Скрипса?

— Я верю бригадному генералу Поупу, а он был у вас, в имении Скрипса.

— Он был на ферме соседа Скрипса, аболициониста, истребленного со всей семьей Фицджеральдом Скрипсом.

— Вы рискуете многим, полковник, и в самом начале карьеры.

— Только жизнью; а кто на войне не рисковал жизнью.

Я начал улавливать систему в суетливых и безгласных движениях свитских офицеров: генерал готовился к возвращению в Сент-Луис, в свою крепость и свой Вашингтон.

— Вы русский? Я не ищу разгадки в крови, — заметил Фримонт на мой кивок. — Не зная, я принял бы вас за ирландца.

— Это общее заблуждение: оно не обижает меня.

— Со мной в штабе немцы, ирландцы, а больше других — венгров. Венгры прирожденные воины.

— Я тоже не ставлю кровь впереди человека, генерал. Быть может, это и сделало меня американским гражданином.

Его смущало отсутствие искательности, желание идти напролом там, где есть более безопасная дорога.

— И все же карьера, полковник. Она и есть жизнь, выраженная в общество.

— Я готов окончить войну в звании полковника, которого достиг еще в России, только бы война решилась справедливо.

— Разве возможен другой исход, кроме восстановления Союза?

Повысив голос, Фримонт приглашал офицеров прислушаться к нам, я ругнул себя в мыслях: отступи, отгородись от ученого генерала уклончивым словом.

— Ради единства Союза я бы не надел военного мундира.

Слово сказано, тяжелое ядро упало к ногам командующего. Что я знал о Джоне Фримонте: кто он в глубинах сердца? Честолюбец, прельщенный высшим армейским мундиром, или человек, которому нестерпимо зрелище рабства?

— Разве единство Союза недостаточно высокая цель?

— Сама по себе она не привела бы меня в строй; я предоставил бы другим сражаться за старые границы.

— За что же вы воюете во главе полка?

— За республику, которая уничтожит позор рабовладения. Вы говорили о моих грехах, генерал, вот вам еще тяжкий грех: я прогнал хозяев, которые пришли в полк за своими неграми. И если бы они предложили откупить черных, я бросил бы им деньги в лицо. — Молчание длилось, Фримонт не перебивал, было слышно, как потрескивает огонь в двух больших лампах. — Такова моя цель, генерал, и цель полка, едва ли не всех его солдат.

— Я знаю два иллинойских полка: и офицеры и солдаты — заурядные молодые представители Среднего Запада. Чем же особенные ваши солдаты?

— Они храбры и приучены думать.

— И этим они обязаны вам? — Тонкий нос горделивца недобро сжался у ноздрей.

— Республике, генерал. Они — моя первая удача, с того дня, как я сошел на американский берег.

— Вам не нравится наша армия, — сказал он вдруг мягко. — Девятнадцатый хорош, а вся армия плоха.