Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

– А давно ли ты здесь?

Карим бросил на Роба сердитый взгляд, и тот понял, что такой вопрос задавать не следовало.

– Семь лет. Я дважды проходил испытание. В прошлом году провалился на вопросах по философии. А вторая попытка была три недели назад, когда я недостаточно четко ответил на вопросы по законоведению. Да какое мне дело до истории логики или судебных прецедентов? Я уже сейчас хороший лекарь! – Он горько вздохнул. – Ты ведь должен посещать занятия не только по медицине, но и по праву, богословию и философии. Когда и что слушать – выбираешь сам. Лучше всего прослушивать одну и ту же лекцию несколько раз, – неохотно признался он, – потому что некоторые преподаватели относятся к тебе на экзамене более снисходительно, если привыкли видеть тебя на занятиях.

Посещение утренних лекций по каждому предмету обязательно для всех учащихся медресе. А во второй половине дня те, кто изучает право, готовят краткие выписки по сути судебных дел или же посещают суды; будущие богословы спешат в мечети, будущие философы читают книги или пишут, а медики работают в больнице лекарскими помощниками. Как раз во второй половине дня лекари приходят в больницу, их сопровождают учащиеся. Последним разрешено осматривать больных и высказывать предложения о способах лечения. Лекари задают уйму поучительных вопросов. Это великолепная возможность учиться или же, – он кисло улыбнулся, – показать себя законченным тупицей.

Роб всматривался в красивое, но несчастное лицо Карима. Семь лет, подумал он, опешив, а впереди – ничего, кроме неясных перспектив. А ведь этот человек, несомненно, приступил к изучению медицины, имея куда лучшую подготовку, чем Роб с его отрывочными знаниями!

Но страхи и грусть его рассеялись, когда они вошли в библиотеку, которая здесь называлась Домом Мудрости. Роб никогда и не предполагал, что в одном месте может быть собрано столько книг! Некоторые манускрипты были написаны на настоящем пергаменте из кожи, но большинство – на тонких листках, подобно указу о его калаате.

– А пергамент в Персии неважный, – заметил он.

– Это вообще не пергамент, – хмыкнул Карим. – Это называется бумага, изобретение людей с раскосыми глазами, которые живут к востоку отсюда, а они – неверные, но очень умные. У вас в Европе нет бумаги?

– Я ее там никогда не видел.

– Бумага – это всего лишь старые тряпки, размолотые в массу, смазанные животным клеем и пропущенные через пресс. Она недорога и доступна даже учащимся.

Дом Мудрости поразил и ошеломил Роба как ничто иное, виденное им до сих пор. Он бесшумно ходил по залу, прикасался к книгам, запоминал имена авторов, из коих раньше слышал всего несколько.

Гиппократ, Диоскорид, Ардиген, Руф Эфесский, бессмертный Гален… Орибазий, Филагрий, Александр Тралльский, Павел Эгинский…

– Сколько же здесь всего книг?

– Медресе принадлежит почти сто тысяч книг, – гордо ответил Карим и улыбнулся, увидев в глазах Роба недоверие. – Большинство из них было переведено на фарси в Багдаде. В университете Багдада есть специальное отделение, которое готовит переводчиков, и там книги переводят и переписывают на бумаге – на всех языках Восточного Халифата. В Багдаде огромный университет, в библиотеке которого имеется шестьсот тысяч книг. Там более шести тысяч учащихся, известнейшие преподаватели. Но в нашем маленьком медресе есть нечто такое, чего у них там нет.

– И что же это? – спросил Роб, а Карим подвел его к стене Дома Мудрости, где на всех полках стояли труды одного– единственного автора.

– Вот кто.

В тот день в маристане Роб впервые увидел человека, которого персы величали Князем медиков. На первый взгляд Ибн Сина вызывал разочарование. Красный тюрбан лекаря на нем выцвел и повязан был небрежно, а дурра – простенькая, поношенная. Невысокий, начинающий лысеть, с крупным, покрытым синими прожилками носом, под белой бородой проглядывают первые складки. Короче говоря, он выглядел как обычный стареющий араб, пока Роб не заметил его проницательных карих глаз – печальных и всевидящих, суровых и удивительно живых – и сразу поверил, что Ибн Сина способен прозревать то, что недоступно взору простого смертного.

Роб оказался одним из семи учащихся, которые вместе с четырьмя лекарями сопровождали Ибн Сину, когда тот совершал обход больницы. В тот день главный лекарь остановился возле циновки, на которой лежал изможденный человек с обтянутыми кожей конечностями.

– Кто из учащихся отвечает за это отделение?

– Я, господин, Мирдин Аскари.

Ага, так вот двоюродный брат Арье, сказал себе Роб, с интересом поглядывая на смуглого молодого еврея с выдающейся вперед нижней челюстью и квадратными белыми зубами – это делало его симпатичным, придавало ему какой-то домашний вид, как у умной лошади.

– Расскажи нам о нем, Аскари, – кивнул Ибн Сина в сторону больного.

– Это Амаль Рахин, погонщик верблюдов, который обратился в больницу три недели назад с жалобами на сильную боль в нижней части спины. Поначалу мы подозревали, что он повредил хребет в пьяной драке, однако вскоре боль распространилась на правое яичко и правое бедро.

– А что моча? – спросил Ибн Сина.

– До третьего дня была прозрачной. Светло-желтого цвета. Утром третьего дня в моче появилась кровь, а днем вышли шесть мочевых камней – четыре подобных песчинкам, а два – камешки размером с небольшую горошину каждый. После того боли не возобновлялись, моча прозрачная, но пищи он не принимает.

– А чем ты пробовал его кормить? – нахмурился Ибн Сина.

– Обычными блюдами. – Учащийся выглядел растерянным. – Несколько сортов плова. Куриные яйца. Баранина, лук, лепешки… Он даже не прикасается к еде. Кишки его перестали работать, пульс бьется еле слышно, а сам он слабеет с каждым днем.

Ибн Сина кивнул и посмотрел на всех.

– Что же за болезнь его мучит?

Тут набрался храбрости другой лекарский помощник:

– Я полагаю, господин, что у него перепутались кишки, они не пропускают пищу дальше по телу. Он это чувствует и не позволяет себе брать в рот еду.

– Благодарю тебя, Фадиль ибн Парвиз, – вежливо ответил Ибн Сина, – однако при таком повреждении больной будет есть, хотя и извергнет съеденное. – Он подождал. Других мнений не последовало, и главный лекарь подошел к человеку, лежащему на циновке.

– Амаль, – обратился он к больному, – я Хусейн-Лекарь, сын Абдаллы, сына аль-Хасана, сына Ала, сына Сины. А эти люди – мои друзья, и они станут твоими друзьями. Откуда ты родом?

– Из деревни Шайни, господин, – прошептал больной.

– Ах, так ты из области Фарс! Там я провел счастливые дни. А финики в оазисе Шайни – крупные, сладкие, правда ведь?

На глазах Ала выступили слезы, он молча кивнул.