Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

Когда Роб спросил Абу-ль-Бакра, которые из ста четырнадцати сур Корана самые важные, то не получил вразумительного ответа.

– Они все важны, – сказал жирный мулла. – Один богослов считает более важными одни, другой – другие.

– Но ведь я не смогу окончить медресе, если не заучу наизусть самые важные суры! Если вы мне их не назовете, то как же я их узнаю?

– А! – сказал на это преподаватель богословия. – Ты должен читать Коран, а Аллах (вовеки славен Он!) откроет их тебе.

Роб чувствовал, как учение Мухаммеда давит на него тяжким грузом, а Аллах непрестанно наблюдает за каждым его шагом. В медресе, куда ни повернись, ислам был повсюду. На каждом занятии присутствовал мулла, следя, чтобы никто не умалил величия и славы Аллаха (велик Он и могуч!).

Первое для Роба занятие, которое вел Ибн Сина, было посвящено анатомии. Вскрывали и исследовали большую свинью, запрещенную мусульманам к употреблению в пищу, но дозволенную для изучения.

– Свинья представляет собой особенно удачный объект для рассмотрения анатомии, ибо ее внутренние органы одинаковы с человеческими, – сказал Ибн Сина, ловко снимая шкуру.

У свиньи оказалось множество разнообразных опухолей.

– Вот эти гладкие наросты не причиняют, похоже, никакого вреда. Но некоторые росли так быстро… Вот, посмотрите, – Ибн Сина приподнял тяжелую тушу так, чтобы ученикам было лучше видно. – Эти комья плоти срослись друг с другом, словно части головки цветной капусты. Опухоли, похожие на такую головку, смертельны.

– Бывают ли они у людей? – спросил Роб.

– Этого мы не знаем.

– А выяснить разве нельзя?

Теперь притих весь зал. Учащиеся испытывали отвращение к чужеземцу, неверному шайтану, а ассистенты преподавателя насторожились. Мулла, который забил свинью, оторвался от молитвенной книги.

– Написано, – осторожно ответил Ибн Сина, – что мертвые восстанут, их приветствует Пророк (да возрадуется ему Аллах и да благословит!) и они будут жить снова. А до того дня нельзя калечить их тела.

Роб помедлил мгновение и кивнул. Мулла вернулся к своей молитве, а Ибн Сина продолжил лекцию по анатомии.

Во второй половине дня в маристане появился хаким Фадиль ибн Парвиз в красном тюрбане лекаря. Он успешно прошел устное испытание, и теперь принимал поздравления учащихся-медиков. У Роба не было никаких причин симпатизировать Фадилю, но он все равно был рад и взволнован – ведь он сам, как и другие учащиеся, в один прекрасный день мог добиться такого же успеха.

В тот день обход больных совершали Фадиль и аль– Джузджани. За ними следовали Роб и другие: Аббас Сефи, Омар Нивахенд, Сулейман аль-Джамал, Сабит ибн Курра. В последнюю минуту к лекарям присоединился Ибн Сина, и Роб сразу почувствовал, как все вокруг заволновались – так неизменно случалось в присутствии главного лекаря.

Вскоре они пришли в отделение, где находились больные, страдающие опухолями. На ближайшей к входу циновке неподвижно лежал человек с застывшим взглядом; лекари остановились в некотором отдалении.

– Иессей бен Беньямин, – вызвал аль-Джузджани, – расскажи нам об этом человеке.

– Его зовут Исмаил Газали. Возраста своего он не знает, говорит, что родился в Хуре, когда там были необычно большие весенние паводки. Мне сказали, что такое было тридцать четыре года назад.

Аль-Джузджани одобрительно кивнул.

– У него опухоли на шее, под мышками и в паху, причиняющие ему сильные боли. Отец больного умер от похожей болезни, когда Исмаил Газали был еще ребенком. Ему очень больно мочиться. Когда это все же удается, выходящая жидкость имеет темно-желтый цвет с цилиндрами, похожими на тонкие красные нити. Он способен съесть не больше нескольких ложек каши, иначе его рвет, поэтому его кормят понемногу, но часто, как только можно.

– Ты делал ему сегодня кровопускание? – спросил аль-Джузджани.

– Нет, хаким.

– Отчего же?

– Нет нужды причинять ему боль и дальше. – Возможно, если бы Роб не думал так много о свинье и не гадал, не пожирают ли тело Исмаила Газали наросты, имеющие вид головки цветной капусты, то не загнал бы себя сам в ловушку. – Наступит ночь, и он умрет.

Аль-Джузджани уставился на Роба во все глаза.

– Почему ты так думаешь? – задал вопрос Ибн Сина.

Все взгляды устремились на Роба, но он отлично понимал, что никаких пояснений давать нельзя.

– Просто знаю, – ответил он, помедлив, и Фадиль, позабыв о своем новом звании, открыл рот от удивления.

Лицо аль-Джузджани побагровело от гнева, но Ибн Сина поднял руку, взглянул на других лекарей и дал знак, что пора продолжать обход.

Это происшествие лишило Роба всех радужных надежд. Вечером он не смог заставить себя заниматься. Он ошибся, поступив в школу, твердил себе Роб. Невозможно дать ему то, чего у него нет – быть может, пора признать, что ему не суждено сделаться лекарем.

И все же утром он пошел в медресе и посетил три лекции, а во второй половине дня заставил себя сопровождать аль– Джузджани в обходе больных. Когда они только начали, Ибн Сина, к полному отчаянию Роба, присоединился к ним, как и вчера.

Пришли в опухолевое отделение – на ближайшей к входу циновке лежал совсем юный пациент, подросток.

– А где Исмаил Газали? – спросил служителя аль– Джузджани.

– Его ночью призвал к себе Аллах, о хаким.

Аль-Джузджани ничего на это не сказал. В продолжение обхода он обдавал Роба ледяным презрением, как и надлежало держаться с чужаком-зимми, которого осенила удачная догадка.

По окончании обхода, однако, когда все разошлись, Роб почувствовал на плече чью-то руку, обернулся и встретился с приводящим в трепет взглядом старого лекаря.

– Приходи разделить со мною вечернюю трапезу, – сказал ему Ибн Сина.

Взволнованный, преисполненный надежд и ожиданий, Роб вечером, руководствуясь указаниями главного лекаря, проехал на гнедом мерине по улице Тысячи Садов до переулка, в котором стоял дом Ибн Сины. Дом оказался громадным, обнесенным стеной каменным особняком с двумя башнями, его окружали поднимавшиеся террасами фруктовые сады и виноградники. Ибн Сина тоже удостоился «царского одеяния», но ему шах пожаловал калаат, когда лекарь был уже знаменит, пользовался всеобщим уважением, а потому и дар был истинно царским.

Привратник, предупрежденный хозяином, сразу впустил Роба и принял повод его коня. Дорожка от ворот к дому была посыпана таким мелким камнем, что шаги по ней звучали, как шепот. Когда Роб подошел к дому, отворилась боковая дверца и оттуда вышла женщина, молодая и стройная. Одета она была в красный бархатный плащ, расширявшийся от талии, с усыпанной блестками каймой; под плащом – свободная полотняная рубаха с выбитым узором из желтых цветов. Роста она была маленького, но шла с величием и плавностью царицы. Украшенные бисером браслеты на щиколотках плотно перехватывали алые шаровары с шерстяными кисточками, свисавшими до точеных босых пяток. Дочь Ибн Сины (если это и вправду была дочь) пристально вгляделась в Роба жгучими черными глазами, испытывая не меньшее любопытство, чем он сам, затем отвернула закрытое вуалью 148лицо от мужчины, как и велит мусульманская вера.