Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

Ты и сам, общаясь со священниками, не мог не заметить, что они не доверяют лекарям, хирургам и цирюльникам, не любят их. Клирики полагают, что они одни способны с помощью молитвы охранить не только души человеческие, но и тела.

Роб только хмыкнул.

– Однако неприязнь английских священников к медикам бледнеет перед той ненавистью, которую испытывают священники Восточной христианской церкви по отношению к школам арабских врачевателей и вообще к мусульманским академиям. Восточная церковь, живя с мусульманами бок о бок, ведет непрестанную и беспощадную войну с исламом ради того, чтобы осенить людей благодатью единственной истинной веры. В арабских центрах учености иерархи Восточной церкви видят лишь поощрение язычества и серьезнейшую угрозу. Пятнадцать лет тому назад Сергий ІІ, тогдашний патриарх Восточной церкви 57, объявил, что всякий христианин, посещающий мусульманское учебное заведение к востоку от его патриархата, является вероотступником и святотатцем, погрязшим в язычестве. Он оказал давление и на Святого Отца в Риме, дабы тот поддержал этот указ. Бенедикт VIII был тогда только-только избран на престол святого Петра, его мучили предчувствия, что он станет папой, который узрит распад церкви. И, чтобы задобрить вечно недовольную восточную половину, он охотно исполнил просьбу Сергия. А карой за язычество является отлучение от церкви.

– Суровая кара, – поджал губы Роб.

– Тем более суровая, – кивнул головой Мерлин, – что влечет за собой и страшное наказание со стороны светских властей. По уложениям, принятым и королем Этельредом, и королем Канутом, язычество рассматривается как самое тяжкое преступление. Те, кто был осужден по этим законам, понесли ужасное наказание. Некоторых заковали в кандалы и отправили в паломничество на многие годы – пока цепи не заржавеют и не спадут с них. Кое-кого сожгли на костре, иных повесили, а многих бросили в темницы, где они томятся до сего дня.

Мусульмане же, со своей стороны, не горят желанием просвещать носителей враждебной и угрожающей им религии, и уж много лет как в академии Восточного халифата 58не допускают учащихся-христиан.

– Понятно, – мрачно откликнулся Роб.

– Возможно, тебе подошла бы Испания. Она ведь в Европе, самый западный край Западного халифата. Две религии там легче уживаются. Есть несколько учащихся-христиан из Франции. В таких городах, как Кордова, Толедо, Севилья мусульмане открыли большие университеты. Если ты окончишь один из них, то станешь признанным ученым. И хотя попасть в Испанию не так-то легко, это все же куда легче, нежели предпринять путешествие в Персию.

– А почему же вы сами не отправились в Испанию?

– Да потому, что евреям и в Персии позволяют учиться, – усмехнулся Мерлин. – А мне хотелось коснуться края одежды Ибн Сины.

– Я не желаю отправляться на край света, – нахмурился Роб, – чтобы сделаться ученым. Все, чего я хочу – стать настоящим лекарем.

Мерлин налил себе вина.

– Меня это даже удивляет, ты ведь совсем молодой теленок, а наряд носишь из дорогой ткани, и оружие у тебя такое, какого я не могу себе позволить. Жизнь цирюльника имеет свои преимущества. Зачем же тебе становиться лекарем, когда это потребует труда куда большего, а доставит ли богатство – неизвестно?

– Меня научили лечить некоторые хвори. Я умею отхватить искалеченный палец так, что останется аккуратная культя. Но ко мне приходит и отдает свои деньги множество людей, а я и понятия не имею, чем им помочь. Я профан. Все время говорю себе: многих можно было бы спасти, если бы я знал больше.

– Ты можешь десять или двадцать жизней посвятить изучению медицины, и все равно к тебе будут обращаться люди, чьи болезни суть загадка, ибо горькое чувство бессилия, о котором ты говоришь, неразрывно связано с ремеслом врачевателя, с этим приходится мириться. И все же ты прав: чем больше учился лекарь, тем лучше он знает свое дело. Своему желанию ты дал лучшее объяснение из всех возможных. – Мерлин задумчиво осушил чашу. – Если арабские школы не для тебя, то надо искать среди английских лекарей, пока не найдешь лучшего из малосведущих. Возможно, кого-нибудь убедишь взять тебя в ученики.

– А вы знаете кого-то из таких лекарей?

Если Мерлин и уловил намек, то ничем этого не показал. Лишь отрицательно покачал головой и поднялся на ноги.

– Каждый из нас честно заработал отдых, а завтра мы вернемся ко всем вопросам со свежей головой. Доброй тебе ночи, юный цирюльник.

– Доброй ночи и вам, мастер лекарь.

На завтрак они ели на кухне горячую гороховую кашу и снова слушали благословения на древнееврейском языке. Семья собралась за столом вместе, исподволь разглядывая Роба, а он внимательно изучал их. Мистрис Мерлин по-прежнему была очень сурова, а в свете начавшегося дня у нее на верхней губе стала видна жидкая полоска темных волос. Вьющиеся волосы виднелись из-под рубах Беньямина Мерлина и его сына Руила. А каша была отменная.

Мерлин вежливо осведомился у Роба, хорошо ли тот провел ночь, потом добавил:

– Я размышлял о нашем разговоре. К сожалению, мне не приходит на ум ни один из лекарей, кого я мог бы рекомендовать тебе в качестве хозяина и примера для подражания. – Жена подала на стол корзину крупных ягод черной смородины, и Мерлин просиял: – Ах, ты непременно должен отведать ягоды с кашей, они придают ей совсем особый вкус.

– Мне бы хотелось, чтобы вы взяли меня в ученики, – сказал Роб.

К его огромному разочарованию, Мерлин отрицательно покачал головой.

Роб быстро проговорил, что Цирюльник обучил его многому:

– Вчера я ведь пригодился вам. А вскоре мог бы сам навещать ваших больных в суровую погоду, и вам стало бы легче.

– Не пойдет.

– Но вы же видели, что я понимаю в лечении, – не отставал от него Роб. – Кроме того, я силен и могу выполнять тяжелую работу, какая только потребуется. Ученичество сроком на семь лет. Или даже больше, как вы сами пожелаете. – От возбуждения он вскочил на ноги, нечаянно толкнув стол и расплескав кашу.

– Это невозможно, – отвечал ему Мерлин.

Роб ничего не мог понять. Он не сомневался, что понравился Мерлину.

– Неужто у меня нет необходимых способностей?

– Способности у тебя отличные. Я видел, как ты работаешь, и могу заключить: из тебя выйдет отличный лекарь.

– Тогда в чем же дело?

– В этой стране, которая строже всех блюдет христианские законы, мне просто не позволят стать твоим хозяином.

– Кому до этого есть дело?

– Здешним священникам. Я давно им подозрителен: воспитывали меня французские евреи, а в академии обучали мусульмане. Священникам кажется, что здесь пахнет заговором опасных языческих течений. Они с меня глаз не спускают. И я со страхом ожидаю того дня, когда мои слова истолкуют как волшбу или когда я позабуду окрестить новорожденного.