Ион Деген - Последние публикации

– А ты что думаешь, сейчас у пехотинцев найдёшь винтовки? Так чего ты мудохаешься? Кончай и дело с концом.

– Нет, нельзя так. Ты, младший сержант, и ты, вы двое, бегом за винтовками.

Вы не поверите, я всё слышал, понимал, то есть понимал каждое слово, но смысла не понимал, не понимал, чего я стою у стены, чего я жду?

– А пока, отделение, в шеренгу! Становись! – Скомандовал капитан.

Примерно десять солдат с автоматами стали напротив меня. Вдали показались двое солдат, увешанных винтовками.

– Отделение! Автоматы положить рядом с собой!

Солдаты укладывали автоматы, когда медленно шлёпая гусеницами, к дому поёхал танк Т-34.

Вы не поверите, потому что такому чуду просто невозможно поверить. Танк остановился метрах, не больше чем в десяти от всех стоявших у дома. А из командирской башенки вдруг выскочил, нет, вы не поверите, выскочил мой Герберт, понимаете, мой живой Герберт. Он бросился ко мне с такой скоростью, что в это действительно трудно поверить. Он чуть не задушил меня, так обнимал и целовал Я его тоже.

Солдаты стояли с винтовками и лежащими на земле автоматами, переступая с ноги на ногу. А оба капитана растерянно завопили:

– Гвардии старший лейтенант, что это?

– Я даже, если бы знал, звания не видел. Герберт был в комбинезоне. Но, выходит, капитаны знали Герберта.

– Как, что? Это мой родной, это мой любимый братик. А у вас что?

Ну, здесь уже можно поставить точку. Потому, что если рассказать, как Герберт стал командиром танковой роты в гвардейской танковой бригаде Красной армии, как он стал знаменитым гвардии старшим лейтенантом, то получилась бы толстая книга. А ещё получилась бы книга, если бы я рассказал, как на корме танка Герберта я ехал от самого Берлина до самой Праги. А потом на седле мотоцикла Герберта до самого Мариенбада, где нас тепло приняли американцы.

Герберт потом объяснил мне, что остался бы до конца жизни в Советском Союзе. Но, уже знакомый с НКВД, отчетливо представлял себе, что конец жизни наступит очень быстро, когда начнут выяснять, куда делся младший брат. А, если и младший брат останется, то ему после трёх с половиной лет жизни в качестве сына кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями и бриллиантами, дважды получившими ордена из рук самого фюрера, в Советском Союзе жизни вообще быть не может.

Мы встречались в израильском Союзе воинов и партизан, инвалидов войны против нацизма. Раскланивались, но, так получилось, что кажется, ни разу за почти двадцать лет не перекинулись и словом. Во всяком случае, до поездки в Танковый музей, где мне предстояло быть гидом, я и не догадывался, что он киевлянин.

В автобусе он подсел ко мне и не умолкал до приезда в Латрун. Я не прерывал его. Даже в местах, которые не могли оставить меня равнодушным.

Возвратившись домой, мне захотелось перенести на бумагу то, что меня заинтересовало в его рассказе. Это была бы ещё одна голограмма, как называются мои коротенькие рассказики. Но неожиданный собеседник задел много такого, что во мне продолжало кипеть. Ладно, всё что может показаться нескромным – выброшу. Оставлю только то, без чего его рассказ был бы не совсем понятным. Авось читатель простит меня и не посчитает это хвастовством. Оставлю всё в такой же последовательности, в которой услышал.

«Ион, сейчас вы поймёте, почему этот разговор начинается так поздно, и почему он не мог не состояться. Я, можно сказать, узнал вас ещё в Киеве. Просто подпись и печать поставил, можно сказать, несколько дней назад.

В Киеве мы ни разу не встретились. Хотя впервые я услышал о вас в ту пятницу, когда мой брат вернулся домой после заседания ортопедического общества. Моего брата вы, безусловно, знаете и помните: Семён Борисович. Ваш коллега ортопед-травматолог. Да, да, не удивляйтесь!

Я знаю, что вы были дружны. Он мне даже рассказал, что дружба не ограждала его от профессиональной субординации. Рассказал, как вы однажды дали ему втык за какую-то гипсовую повязку, сказав, что стыдно допускать такую ошибку врачу, который был на фронте хирургом в медсанбате…

Так вот Сёма рассказал, что случилось на заседании ортопедического общества, на котором обсуждался доклад выдающегося московского профессора-ортопеда-травматолога Аркадия Владимировича Каплана. Кстати, я тоже Аркадий. Тишину после доклада нарушил профессор Новиков. На хорошем подпитии, что не было случаем исключительным, он закричал:

– Какой там к чёрту Аркадий Владимирович, если он Арон Вольфович!

К председательскому столу, хромая, вышел один из самых молодых ортопедов, Деген, и сказал председателю, члену-корреспонденту Академии наук:

– Фёдор Родионович, это пьяное дерьмо – ваш второй профессор, а вы не отреагировали.

– Ну, перестаньте, Ион Лазаревич. Стоит ли прерывать заседание общества?

– Фёдор Родионович. Не странно ли, что именно вы, настоящий русский интеллигент, не отреагировали на антисемитский выпад вашего заместителя? Очень странно. Придётся оказать вам услугу.

И Деген повернулся к профессору Новикову:

– Ну-ка, Николай, вон из аудитории! Я кому сказал? Немедленно! Ты, что хочешь, чтобы я тебя выбросил? Противно, конечно, прикасаться к говну, но придётся. Ты же знаешь, как тебе будет больно?

Новиков встал и, пошатываясь, покинул аудиторию.

Я тогда спросил Сёму: как отреагировали врачи? Он долго думал, уставившись в стенку. Вы же знаете, как он смотрит, когда не может ответить сразу. А потом подробно в лицах показал. Это был интересный рассказ. Высказывание одной профессорши я вспомнил перед самым моим отъездом из Киева:

– Чего ещё можно ожидать от этого бандита?

Перед отъездом в Израиль я прощался с главным инженером нашего завода. То да сё. И вдруг он сказал:

– Завидую тебе, Аркадий. Ты едешь в Израиль. Там Деген. Ты сможешь у него лечиться. А у меня нет такой возможности. Хирург он действительно милостью божьей, хоть и бандит и хулиган. Сёма о вас такого никогда не говорил.

В Израиле я впервые увидел вас тоже в пятницу. Когда я в первый раз пришёл в наш Союз. Чуть раньше полудня. Все сидели за столами, на которых была селёдка, лук, колбасы, хумус, тхина, какие-то салаты, хлеб и, конечно, водка. Председатель Союза Авраам Коэн с рюмкой в руке ходил между столами и рассказывал недельную главу Торы! Как он рассказывал! С каким увлечением! Как соединял Тору с нынешним положением Израиля! И, что удивительно: Тора, а порой с юмором! До чего же умный и остроумный человек! Поразительно, но позже я узнал, что Коэн абсолютно не религиозен. Это же просто невероятно, а так приобщал к Торе ничего не знающих о ней балбесов.

Я заметил вас за крайним столиком. Но ещё не знал, что это и есть тот самый киевский Деген, о котором так много рассказывал мне мой старший брат.