Ион Деген - Последние публикации

– Голод это, конечно, ужасно. Но это не самое ужасное. Самое ужасное, Аркадий, то, что ты яврей.

В селе немцев не было, но за порядком следила украинская полиция. Я не знаю, что хуже. У Полищуков в хате был подпол. А я ведь фактически неподвижный. При малейшем шевелении Полищуки накрывали меня в углу за печью всем, что было в доме. Вы врач и можете себе представить, какой подвиг совершала Горпына, ухаживая за мной. Перевязка раны была невозможна. Место такое, что не перевяжешь. Потом в госпитале врач поражался, как удалось в тех условиях заживить такую рану. Чудо!

Зима. В тот вечер Евмен принёс замороженную кормовую свеклу, мы грызли её. Не могли подождать, пока она разморозится, или сварится, или спечётся. Как мне объяснить вам, что значила эта свекла после более двух суток абсолютного поста. Но была ещё одна радость. Евмен узнал, что Красная армия наступает на Дону. Кто-то из односельчан сказал ему по величайшему секрету. Эта весть была воспринята мною с не меньшей радостью, чем замороженная свекла.

Но начались очень тяжёлые дни. В селе появился немецкий гарнизон. Украинская полиция усилила бдительность, всячески демонстрируя свою верность оккупантам. Я научился полностью замирать, задыхаясь под кучей старых ватников, рванных жёстких лоскутов бывших ковров и прочего тряпья, когда в хату вваливал полицай Василь. Может быть, я стал йогом?

Разумеется, я его не видел. Слышал только. Об этом полицейском с гневом рассказывали Полищуки. В сорок первом году он убивал евреев, прикарманивал все их пожитки. Однажды, когда Васыль приблизился к печи, к куче, под которой я лежал, Горпына симулировала потерю сознания. Полищукам был известен немецкий приказ осени сорок первого года: за скрытие евреев расстрел.

В тот день под своей грудой я сразу услышал, что Васыль вошёл в хату не один. Как всегда я замер. Как всегда умирал от страха. Удар ноги по груде, под которой я скрывался, не причинил мне особой боли. Возможно, и на большую боль я бы не отреагировал. Но, вероятно, слетела какая-то часть укрытия, и Васыль стал разгребать кучу. Я встал. Васыль с трёхлинейкой на ремне отскочил к столу, за которым сидел офицер ЭсЭс

Это был вполне интеллигентного вида человек примерно моего возраста. Звания его я не рассмотрел, так как он был в расстёгнутом чёрном мокром пластмассовом плаще. Но форма – офицера ЭсЭс. Я с трудом стоял после лежания скрюченным за печью. О состоянии своём рассказывать не буду. Понимал, что это последние минуты моей жизни. Жаль было Полищуков. Васыль стоял напротив меня рядом с офицером, Полищуки – справа от меня между столом и кроватью. Горпына тихо плакала. Васыль, обратившись к офицеру, указывая на меня, крикнул:

– Це жыд!

– Юде? – Спросил офицер, смотря на меня.

Я утвердительно кивнул.

Офицер вытащил из кобуры пистолет. «Вальтер», успел я заметить. Можно сказать, единственным моим желанием в этот момент было умереть достойно. Не выдать того, что творилось в моей душе.

– Юде? – Ещё раз спросил офицер, играя своим «Вальтером».

Я ещё раз утвердительно кивнул, изо всех последних сил стараясь, чтобы кивок выглядел гордым.

Офицер на табурете резко повернулся вправо, вскинул руку с пистолетом и, не целясь, выстрелил в Васыля. На таком расстоянии не было необходимости целиться. Только один выстрел. Мёртвый полицай Васыль лежал рядом со столом, а около него валялась трёхлинейная винтовка образца 1891-1930 годов.

Ноги тряслись, но я продолжал стоять. Евмен в пояс поклонился офицеру. Горпына подскочила и поцеловала его левую руку. В правой всё ещё был пистолет.

– Nehmen Sie bitte Platz, – сказал офицер, глядя на меня.

– Danke, – ответил я, и сел на кровать. Офицер вложил пистолет в кобуру и, вероятно, догадавшись, что я понимаю немецкий язык, сказал:

– Через час будет темно. Труп закопайте в огороде. А вам надо уходить из села.

Я запомнил интеллигентное лицо этого немца. Офицер ЭсЭс. Пусть даже вафен ЭсЭс. Пусть даже немецкий армейский офицер. Пусть даже просто немец, как просто украинцем был Васыль. Какое это имеет значение?

Слава Всевышнему, Полищуков, вернее, их детей мне удалось отблагодарить после войны, после того, как я окончил институт. Боже, что бы я отдал, чтобы поблагодарить этого офицера ЭсЭс! Эх! Пришёл бы к этому эсесовцу с поллитрой!

Ещё в той гимнастёрке простреленной,

Ещё в каждом рубце ныли нервы.

Но уже к мирной жизни пристрелянный,

День Победы отпраздновал первый.

День Победы как праздник не признанный,

Мы отметили единолично.

Вождь решил так, и значит пожизненным,

Что решил он, считали привычно.

Мы студенты, солдаты недавние,

На пути к невоенному миру.

Мера водки по-честному равная.

Хлеб, селёдка, картошка в мундире.

Ежегодно упрямо старались мы,

Чтобы закусь была фронтовая.

Ветераны, в тот день собирались мы,

Тосты провозглашали, вставая.

Но начало без тоста, печальное.

Как шаги по кровавому следу.

Эта рюмка была поминальная,

За друзей, не узнавших Победу.

Водка, хлеб — чёрный хлеб, не для пира,

И селёдка с картошкой в мундире.

Из страны, отторгавшей без жалости,

Уводимы еврейской судьбою,

В багаже вместе с нужною малостью

Увезли День Победы с собою.

За столом становилось всё меньше нас

Пустота между нами всё шире.

И количество водки уменьшилось.

Хлеб, селёдка, картошка в мундире.

Сиротливо в день этот торжественный.

А ведь был выпивон какой славный!

Без конца поступают приветствия.

Я последним в застолье оставлен.

Чёрный хлеб, словно выпечка сдобная.

Воевавший один я в квартире.

Водка. Рюмка напёрстку подобная.

Хлеб, селёдка, картошка в мундире.

Умолкают фанфары. А лира?

Память. Атаки. Потери. Беды.

Водка.

Селёдка.

Картошка в мундире.

Всё.

Праздник Победы.

Когда эта работа готовилась к публикации, пришла горестная весть: 28 апреля 2017 года скончался Ион Лазаревич Деген. Ему шел 92-й год, возраст почтенный, но казалось, что слово «смерть» к нему неприменимо. Он всегда был полон энергией, заряжая ею окружающих. Великий воин, ушедший мальчиком на войну и ставший танковым асом, выдающийся хирург, которому доверяли свои жизни первые люди государства, поэт, создавший лучшее стихотворение о войне, страстный патриот Израиля, Ион Лазаревич при жизни заслужил звание «человек-легенда». Нам всем несказанно повезло жить в одно время с ним. Он словно передавал каждому частицу света, которым была наполнена его жизнь. Ион Лазаревич оставил порталу большое наследство — во всех четырех наших изданиях опубликовано более сотни его произведений. Нашим издательством выпущен сборник избранных рассказов Иона Дегена "Черно-белый калейдоскоп". Его произведения заслуживают дальнейшего изучения. Наверное, стоит издать собрание сочинений Ионы Лазаревича. Нам всем будет не хватать этого необыкновенного человека. Светлая память, которую он оставил в сердцах знавших его людей, и лучшие его тексты будут жить долго.