Олег Зоберн - Автобиография Иисуса Христа

– Как тебе угодно.

– Я учитель и медик, а это мои ученики. Хочешь присоединиться к нам?

– С удовольствием… Зря я притащилась в Магдалу… Мне не советовали сюда ходить… Но ведь надо было заработать… А из Тиверии меня накануне изгнали.

– Меня тоже отовсюду гонят, по нашим временам это признак того, что мы всё делаем правильно, – сказал я.

– Этот гнусный юнец оторвал мне серьгу… – пожаловалась она, ощупывая ухо.

– Я подарю тебе пару новых, – пообещал я.

– А ты был хорош… – Мария улыбнулась. – Мне понравилось, как ты это сделал… Ты настоящий жеребец.

Садилось солнце, подул ветер, над нами сухо зашелестели вершины пальм, и белая пыль поднялась над дорогой, по которой разгневанные и неудовлетворенные мужчины вернулись в свой город. Умирал яростный день, каменистая земля теряла накопленный жар, деревья и кусты вокруг занимали все меньше места, лишаясь теней.

В Магдалу мы не пошли. Это было опасно. Переночевали в отдалении от города, в саду, под небом, где я совокупился с Марией снова, но уже неторопливо, растягивая наслаждение, упиваясь ее телом. Я понял, что встретил женщину, которая могла всецело удовлетворить меня: я любовался каждым ее движением, она возбуждала меня вновь и вновь, и порой я удивлялся, откуда у меня берутся силы для столь частых соитий.

Мария плохо помнила своих родителей, которые погибли от рук римлян во время подавления восстания какого-то очередного последователя Иехуды бен-Хизкии [97]. Она рассказала, что выросла в Гамле, в семье тетки, которая ненавидела свою маленькую племянницу, потому что чувствовала, что эта нежная девочка таила в себе угли, которые должны были превратиться в пожар. В тринадцать лет Мария отдалась мужу своей тетки и на следующий день сбежала из дома, хотя он уже строил планы на то, как будет втайне от жены наслаждаться ее юным телом.

С тех пор Мария бродила по дорогам Израиля, предлагая себя каждому желающему. Ни дня в жизни она не работала, но всегда имела деньги, знала десятки способов спасти себя от беременности, у нее был прекрасно подвешен язык, и она умела возбудить даже самого упорного анахорета. При этом она получала от плотской любви первозданную радость, каждое соитие было для нее минутами истинного бытия. Она знала в этом толк.

Мария перепробовала тысячи мужчин, и сладкоистомный Эрос благословлял ее путь.

Некоторые ревнивцы убивали себя, когда она уходила от них к другим. Некоторые лишались рассудка или становились отчаянно благочестивыми. Мальчики, которых она растляла, звали ее в жены.

Она могла притвориться невинной и заставить мстить за себя.

Из-за нее резали глотки в придорожных тавернах.

С ней делили награбленное.

Временами она вела за собой шайки разбойников подобно путеводной звезде, заражая их своим ликующим распутством, и в конечном итоге все погибали, а она находила способ спастись. Ее друзья висели на крестах, в петлях и валялись забитые до смерти напротив стен Йодфата, а она уже танцевала с бубном в соседнем городе, в доме какого-нибудь уважаемого человека, пустившегося в загул.

Призраки следовали за ней вместе с живыми – и это была торжественная процессия.

Жены и матери очарованных ею мужчин проклинали ее – писали имя Мария на горшке и разбивали этот горшок, лепили из теста кукол, похожих на нее, и жгли их в очаге; раввины призывали небеса обрушить на ее голову осколок тьмы, сгущенной до состояния камня. Но все это было бессмысленно – она не верила в проклятия.

В Тире за тридцать драхм она совокуплялась с козлом перед пирующими эллинами. Она была вакханкой, исполненной Божьего рвения.

Несколько раз ее избивали до полусмерти. Однажды где-то за Иорданом Марию по шею закопали в песок и оставили умирать, но ее выкопали кочевники, проходившие мимо. Она сбежала от них и соблазнила в пустыне знаменитого отшельника-исихаста по имени Захария.

Я понял, что она была почти бессмертной, и это еще сильнее воодушевляло и возбуждало меня. Каждый раз, когда смерть проходила мимо, она смеялась над ней. Она презирала любую власть и ни во что не ставила ни тетрархов, ни великих раввинов, но всегда готова была полностью подчиниться своему сиюминутному любовнику, пусть даже это был раб с клеймом F [98]на лбу, и выполнить любую его прихоть. Мария любила, когда во время соития ей причиняли боль – это распаляло ее.

Поселившись в Ашкелоне, она стала самой известной портовой шлюхой и была для мореходов опаснее пелориадской сирены, потому что обирала их до нитки. Никто не мог устоять перед Марией, когда она появлялась на прибрежной улице в белой тунике с пышной оборкой цвета гиацинта, надушенная, с набеленным лицом и с глазами, подведенными сурьмой и соком шафрана. В конце концов, ее уличили в том, что она помогла организовать похищение нескольких юных жительниц города, которых эллины заманили на корабль, увезли и продали в рабство, и городской совет постановил утопить Марию в свинцовом ящике в двадцати пяти стадиях от берега. Для этого был снаряжен корабль, Марию заключили в тюрьму, но ее любовник подкупил стражу, и она сбежала.

Побывав после этого в Иерусалиме, Фасаилиде и Тиверии, она оказалась в Магдале, городе, жители которого не смогли оценить масштаба ее искусства и воспользоваться им.

Я сразу разглядел в ней божественное дерзновение. Она творила дела любви на самой первой и грязной стадии великого делания, и я уверен, что на основе ее эротического опыта можно создать стройную и совершенную систему знаний, новую философскую школу, которая через великое наслаждение и падение откроет людям золотой свет Иного.

Мария видела то, что скрыто. Scintilla voluptatis [99]озаряла пространство вокруг нее.

Мы с ней были похожи. И я понимал, что бессмысленно ждать от нее благодарности за спасение – в любую минуту она могла исчезнуть, как змейка среди каменных глыб. То, что я спас Марию, уже не имело для нее никакого значения. И это было справедливо.

Несколько месяцев мы бродили по Галилее, были в Гисхале и Завулоне, ходили в Перею за Иордан, и почти везде нас встречали с восторгом. Я чувствовал прилив сил и даже исцелил нескольких прокаженных, а это было сложнее всего, для этого требовалась огромная энергия, но я ощущал, как она вибрирует на кончиках моих пальцев. Из предосторожности мы не посещали Кафарнаум, Тиверию и Гергесу, потому что в первом городе был суровый префект, во втором – резиденция тетрарха, а в третьем – торговец Венедад, который, по слухам, грозил при встрече задушить меня, если я не верну ему долг.

Я снимал проклятия, мог исцелить от столбняка и заложенности носа, принимал роды, а также производил отторжение плода с помощью трав и пессария, если это было необходимо.