Садриддин Айни - Смерть ростовщика

— Так и быть, — согласился я, — хоть мне смертельно не хочется входить в дом Кори Ишкамбы, тебе я отказать не могу. Пойдем вместе — ведь говорится, что «и смерть с друзьями — праздник»

Около десяти часов мы пустились в путь. Была темная, безлунная ночь. В такие ночи нелегко ходить по узким, извилистым, ничем не освещенным улицам Бухары. Хорошо еще, что в тот день выпал снег. От него разливался кругом слабый отраженный свет. Благодаря этому мы все же видели, куда ступаем, не налетали на дома и ограды, не попадали в ямы.

Мы уже почти подошли к кварталу Кемухтгарон, где жил Кори Ишкамба, когда за нами послышался топот лошадей. Это был миршаб {13} 13 Миршаб — начальник ночной стражи, буквально: «правитель ночи». (прим. из книги Айни Садриддин. Смерть ростовщика: (Повесть и очерк: Пер. с тадж.) – Душанбе, 1987) , объезжавший со своими людьми улицы. Они кричали во весь голос, били в медные барабаны, привязанные к луке седла, как бы подбадривая себя этим шумом.

Обычно миршаб и его люди, сами боясь грабителей, ночью к ним приближаться не осмеливались. Они предпочитали хватать попавшихся им на пути честных людей, чтобы сорвать с них выкуп. Если схваченные откупиться не могли, их сажали в тюрьму.

Положение наше было затруднительным. Если броситься бежать — люди миршаба смекнут, что мы честные люди, и кинутся в погоню, схватят нас. Не могли мы и выйти навстречу миршабу — он узнал бы нас, его добыча сама явилась бы к нему в руки.

Приятель мой сильно перепутался. Попадись мы — ему пришлось бы откупиться частью тех денег, которые он нес Кори Ишкамбе. Нам могла также угрожать опасность попасть в тюрьму, а в таком случае открылась бы и его тайна, так тщательно скрываемая им от отца.

Я его подбодрил, сказал, чтобы он, ничего не боясь, шел за мной, а сам стал тихо пробираться вдоль стен домов. Когда мы подошли к улице продавцов красок, приблизился к нам и отряд миршаба. Скрываясь в тени крытых рядов, мы зашли за ограду возле одной из лавок. Я нащупал на земле кусок жженого кирпича и приготовился ко всяким неожиданностям.

Поняв, что мы спрятались в тени крытых рядов, люди миршаба, желая узнать, не воры ли мы, окликнули нас:

— Кто идет?

Вместо ответа я швырнул обломок кирпича. Они подумали, что мы разбойники. Миршаб, ехавший позади своего отряда, повернул лошадь назад, в сторону базарного перекрестка, по направлению к своему сторожевому посту. Его отряд, примолкнув и перестав производить шум своими барабанами, торопливо поскакал за своим начальником. Когда они исчезли из виду, мы вышли из-за ограды и обогнули болото. В него стекала зловонная вода со всего квартала Кемухтгарон. Оттуда мы свернули налево в тупичок, где находился дом Кори Ишкамбы.

Мой молодой друг предупредил меня, что я должен встать сбоку от ворот, не говорить ни слова, не производить ни малейшего шума.

— Если Кори Ишкамба догадается, что я привел с собой постороннего, он ворот не откроет.

Кори Ишкамба, поджидая моего приятеля, стоял в узком коридорчике, ведущем к воротам, и, как только послышался стук в дверь, тотчас откликнулся:

— Кто там?

— Я ваш знакомый, дядюшка Кори, отворите!

Кори Ишкамба открыл. Однако как только увидел мой силуэт, испуганно вскрикнул, потянул к себе ворота, намереваясь их захлопнуть.

Но мой приятель не дал ему это сделать. Он потянул ворота к себе и поставил ногу на порог.

— Да не пугайтесь же, дядюшка Кори, это свой! — сказал он и пригласил меня войти. Пропустив меня вперед, он и сам вошел в ворота. Кори Ишкамба заложил засов, повесил замок и только после этого последовал за нами.

Коридорчик был темный и очень узкий. Пробираясь ощупью, я заметил дверь, очевидно, она вела во внутреннюю половину дома. Пройдя мимо, Кори Ишкамба отворил другую дверь. За ней начиналась крутая лестница. В полной тьме он стал подниматься, пригласив нас следовать за собой.

Мы шли за хозяином дома, ощупывая руками стены и ступени. Мы попали на небольшую открытую террасу, выстроенную над коридорчиком. К ней примыкала комната с двумя дверями, одна из которых, застекленная, служила окном. С другой стороны открытой террасы находился навесик, пройдя под которым, Кори Ишкамба открыл одну из дверей и пригласил нас войти.

Наконец мы оказались в комнате. Было совершенно темно, мы ничего не видели и стояли, не зная, куда сесть. Хозяин прошел в передний угол, оттуда долго слышалось шлепанье его обутых в мягкие сапожки ног.

— Дядюшка Кори, что вы там делаете? — спросил его мой спутник.

— Лампу, лампу ищу, — сказал он и прибавил: — У вас не найдется спичек?

— У меня нет, — сказал юноша, обыскав свои карманы.

— И у меня нет, — в свою очередь сказал я.

Услышав наши ответы, Кори Ишкамба постучал ногой об пол.

— Что это, дядюшка Кори! Кажется, вы там танцуете? — спросил я.

— Под этой комнаткой находится жилое помещение. На мой стук оттуда кто-нибудь придет, чтобы помочь мне зажечь лампу, — ответил Кори.

И действительно, прошло немного времени, и на лестнице послышались чьи-то шаги.

— Вынеси лампу, я зажгу от нее свою! — сказал Кори Ишкамба тому, кто был на лестнице.

— Зачем, вместо того чтобы спросить спички, вы велели принести лампу? — спросил мой товарищ у хозяина.

— Все в моем доме построено на определенном расчете, — ответил тот. — За день здесь должна тратиться только одна спичка на разжигание огня утром при кипячении чая. А там уж все зажигается одно от другого. — Помолчав немного, он добавил: — Люди думают, что те два-три гроша, которые я имею, мне дало ростовщичество. Это неверно: все, что у меня есть, я приобрел бережливостью. Как говорится: «Бережливость у очага — вот и готов купец, который может торговать с Индией».

— Но если, пока вы носите лампу, лопнет стекло — а это особенно легко может случиться сейчас, потому что идет снег, — что будет с вашей бережливостью?

— Мне-то что! Убыток пойдет за счет того, кому принадлежит лампа, — презрительно ответил Кори Ишкамба. — Потому-то я и не послал свою лампу, а велел вынести сюда ту, из внутренних комнат.

— А кому же принадлежит там лампа?

— Моим женам, — ответил Кори Ишкамба и пояснил: — Они занимаются шитьем тюбетеек. Раньше лампой и керосином обеспечивал я, и за это получал половину дохода от продажи тюбетеек. Но женщины оказались в расчетах хитрее меня. Говорят: «Сколько же вы тратите на свет, что половину нашего заработка берете себе?» После этого они все расходы на освещение взяли на себя, но и весь доход попадает теперь в их руки.

— Значит, стараясь продать тюбетейки подороже, вы заботились не о себе, а о своих женах? — спросил я, напоминая ему разговор с продавцом тюбетеек, свидетелем которого я случайно оказался. — Но соображения, которые вы только что высказали относительно лампового стекла, показывают, что вам нет дела до трат и доходов ваших жен и вы печетесь только о своей выгоде! Что же заставило вас прилагать столько стараний, чтобы продать подороже тюбетейки?