Садриддин Айни - Смерть ростовщика

Кори Ишкамба кричал и метался, как буйнопомешанный, отказывался уйти из Арка до тех пор, пока начальник дворцовой стражи не приказал выкинуть его на улицу.

По пути к дому каждому встречному — безразлично, будь то человек знакомый или вовсе ему не известный, — Кори Ишкамба рассказывал о своем горе и спрашивал, что делать.

Слушатели пытались его утешить:

— Ладно уж, дядюшка Кори, стоит ли так горевать! Деньги ваши все равно были нечистые. Дурная вода, как говорится, ушла в ров! Вот и ваши деньги попали, куда им следует.

Когда Кори Ишкамба слышал такие «утешения», его страдания увеличивались, он начинал ругать своего «утешителя» и вопил так, будто ему лили соленую воду на обожженное место. Он искал нового слушателя, но сочувствия не встречал ни у кого. Люди над ним только смеялись.

В те дни и я встретил Кори Ишкамбу. Преградив мне дорогу, он и мне принялся рассказывать о своем горе и стал просить у меня совета. Я хоть и знал его историю от других, но сделал вид, что слышу ее впервые. Выразив ему соболезнование, я сказал:

— Какой совет можем дать и что понимаем в таком крупном деле мы, маленькие люди? Идите к правителям, к городским старшинам.

— Э, пусть будут прокляты старшины, пусть сгорят их дома, пусть умрут их дети — они не захотели меня даже выслушать! — ответил он и долго еще сыпал ругательства и проклятия в адрес отцов города.

Эти проклятия напомнили мне случай с одной сумасшедшей старухой.

В квартале Гавкушон города Бухары, неподалеку от мечети Ходжа, на берегу главного городского канала всегда сидели нищие и бездомные. Среди них можно было видеть сумасшедшую, известную бухарцам по именем Госпожа-десятник.

Уличные мальчишки часто дразнили несчастную старуху. Они обсыпали ее пылью, стаскивали с нее дырявые кожаные калоши или рваную паранджу, срывали у нее с головы платок, бросали его в воду и проделывали другие жестокие шалости.

Госпожа-десятник швыряла в мальчишек камнями, осыпала ругательствами и проклятиями, но это их еще больше раззадоривало.

Однажды, когда я сидел на солнышке у моста Пушаймон перед мечетью Ходжа, ребята окружили Госпожу-десятник. Она металась среди них простоволосая и босая. Ей удавалось отогнать некоторых озорников. Но сзади подбегали другие и так сильно дергали ее за платье, что она падала на спину. Не успевала она подняться и повернуться, чтобы прогнать их, как дети дергали ее с другой стороны, и она падала снова.

Наконец бедная Госпожа-десятник выбилась из сил. Набрав в подол камней, она села на землю, привалившись к стене мечети. Громко проклиная сорванцов, она швыряла в них камни и комья земли.

Тут со стороны квартала Почокуль-ходжи появилось несколько известных бухарских богатеев. Среди них были и муллы из высшего духовенства.

Вероятно, они возвращались с какого-нибудь пира, так как были в лучших своих одеждах. Поверх нижних халатов из цветастого сатина на них были надеты парадные, отороченные широкой тесьмой халаты из лучших каршинских и гиссарских шелков. На головах — тончайшие белые чалмы, намотанные на атласные или парчовые высокие тюбетейки; обуты знатные горожане были в лакированные сапожки и такие же калоши.

Вероятно, желая показать народу свою пышную одежду и с лица и с изнанки, они шли, откинув полы, чтобы прохожие могли любоваться и шелковой подкладкой их халатов.

Они выступали важно, степенно, беседуя друг с другом и ковыряя в зубах золотыми и серебряными зубочистками.

Госпожа-десятник, которую ребятишки вывели из терпения, решила принести жалобу этим «великим мира сего».

— Да стану я за вас жертвой, старшины! — закричала она. — Пусть падут на меня несчастья ваших детей, старшины! Доживите до свадьбы своих детей, старшины! Пусть всегда будут у вас такие чалмы и халаты! Пусть в добрый час потратите вы ваши деньги, старшины! Освободите меня от этих безобразников, старшины!

Старшины не захотели обратить внимание на сумасшедшую. Даже кинуть взгляд в ее сторону они считали несовместимым со своим достоинством. Поэтому, делая вид, что не слышат криков Госпожи-десятник, отцы города продолжали свой путь с невозмутимой важностью.

Поняв, что она взывает к ним напрасно и они даже не хотят взглянуть в ее сторону, Госпожа-десятник, позабыв про ребятишек, весь свой гнев обратила на старшин и стала посылать проклятия и брань на их головы:

— О боже, пусть эти ваши халаты унесет обмыватель мертвых {37} 37 пусть эти ваши халаты унесет обмыватель мертвых — Необходимой в быту горожан-бухарцев категорией градообслуживающего населения были обмывальщики мертвых (мурдашуй). Бухара принадлежала к тем районам Средней Азии, где обмыванием трупа и подготовкой его к погребению занимались особые люди, выделившиеся в своего рода «касту неприкасаемых», «осквернявшихся» прикосновением к трупу и вызывавших суеверное отношение окружающих. ... Профессия обмывальщиков была очень выгодной. Полагалось, кроме денежной оплаты, отдавать им один комплект одежды умершего и постель, на которой он лежал в момент смерти. Вопрос о том, что будет дано мурдашую, решался весьма внимательно: считалось, что все эти вещи передаются обмывалыцикам на сохранение (амонат) и будут возвращены прежнему владельцу в день воскресения мертвых, когда он, завернутый в саван, восстанет из могилы и будет нуждаться в одежде. Обмывалыцики умело пользовались этим суеверием. Они славились бесцеремонностью и часто сами требовали наиболее ценные вещи; нередко, хорошо зная семьи своих клиентов и что имел лучшего из одежды умерший, они прямо указывали, какую вещь хотелось бы им получить. Поэтому одной из забот семьи было успеть припрятать до прихода обмывальщиков то, что им не хотелось отдавать. Но нередко родные умершего, обезумев от горя, были готовы отдать все — и мурдашуи не упускали случая поживиться. (из книги Сухарева О. А. Бухара XIX—начало XX в. Москва, 1966, стр. 325-327.) , пусть ваши деньги и богатства растащат воры и грабители, старшины!

Старшины, которые притворялись глухими, когда Госпожа-десятник благословляла их, не могли сделать вид, что до их ушей не доходят проклятия и брань: ведь другие-то слышат, как ругается на всю улицу эта безумная старуха!

Но что они могли сделать? Единственное, что им оставалось, — это отбросить важность и величавость, подобрать полы халатов и пуститься наутек, подобно мальчишкам. Старшины так и сделали; они спешили как можно скорее убраться с глаз долой, чтобы поменьше людей узнало, как Госпожа-десятник мешает их с грязью, вместе с их нарядными одеждами.

Но сумасшедшая так разошлась, что в течение нескольких дней старшины не сходили у нее с языка, и когда ее начинали изводить мальчишки, она ругала не их, а старшин. Пока она была жива, старшины так боялись ее, что избегали ходить по улицам, где можно было ее встретить.