Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

— Как же так? — еще больше пугается моя мама.

— А вот так. Ты, говорит, не наша, чужая, говорит, приблудная. А какая же я приблудная? Я что — под забором найденная? Я бы и без них прожила за милую душу. Уговорил он меня, улестил: поедем, говорит, со мной, у нас рай, а не жизнь будет. Скользкий он человек, Маня. Ты Васе-то скажи, чтобы он с ним не очень-то якшался: подведет он его под монастырь, Васю-то: доверчивый он, братец-то мой…

Тут загремела отодвигаемая табуретка, прошаркали мамины шаги — и дверь закрылась. И весь этот разговор на кухне каким-то удивительным образом переплелся с тем, что я читал, точно это вышло из книги, тайком пробралось на нашу кухню, и там заговорило голосами мамы и тети Марии, хотя на самом деле они вовсе не мама и тетя Мария, а мама Алеши Пешкова и его бабушка.

Главный технолог сталелитейного завода Петр Степанович Всеношный обходил заводские цеха, которые уже покинуло большинство эвакуированных в сорок первом из Донбасса рабочих и специалистов. Теперь на их месте работали новые люди, в основном молодежь из ремесленных училищ и женщины, которых донбассовцы обучили своему ремеслу, и не просто обучили, а сделали из них специалистов.

Обратная эвакуация проходила в несколько этапов. Чтобы не снижать темпы производства и качество литья, специалисты заменялись учениками постепенно, те какое-то время работали под их присмотром, теперь работают самостоятельно, а их наставники едут сейчас на родину, где все надо начинать сначала.

Петру Степановичу выпала обязанность проводить реэвакуацию, как он когда-то проводил эвакуацию своего завода из Константиновки. Но тогда уезжали не только люди, но и сам завод: его станки, машины, механизмы, оборудование — все, что можно было увезти. Нынче уезжали только люди, создавшие новый завод почти на голом месте и все три года дававшие танковым и артиллерийским заводам литые башни, траки, колеса, части корпусов, станины для пушек и многое другое. Теперь даже ему, главному технологу завода, трудно поверить, что все это они сумели поднять за каких-то три месяца. Скажи ему об этом до войны, он назвал бы такого человека сумасшедшим. Но никто ему тогда ничего такого не мог сказать уже хотя бы потому, что никому и в голову не пришли бы подобные идеи. А они оказались не просто идеями, но и реальной жизнью.

Боже мой, какие муки готов претерпеть и какие подвиги способен совершить русский народ, когда возникает в том жестокая необходимость! Какие силы в нем таятся до поры до времени, неведомые никому — и самому народу тоже! А ведь надо суметь эти силы пробудить, заставить их работать. Так неужели только сами муки и способны вызвать к жизни эти силы? Это и в нем, Петре Всеношном, существовали подобные силы, хотя он их в себе даже не подозревал. А теперь вот не осталось почти ничего: все высосали дни и ночи каторжного труда, все вложено в эти цеха, в этих людей. И как же трудно все это отрывать от сердца, бросать как бы на произвол судьбы, хотя, конечно, все это не так и никакого «произвола судьбы» нет, а есть другие люди, молодые и сильные, которые поведут дело без тебя — и наверняка лучше, чем это делал ты. Но до сих пор это было его делом, его и сотен других, кто катит нынче в теплушках или прикатил уже в разоренную войной Константиновку.

Петр Степанович проходил по работающим цехам, как делал это минувшие годы изо дня в день, и люди привыкли к его высокой и сутулой фигуре и почти не замечали ее, если все шло хорошо. Кому-то эта фигура казалась праздной среди этого грохочущего в дыму и пламени движения, точно ей нечем занять себя, вот она и бродит, не находя себе места. Но большинство рабочих и техников знало, что лишь последний год этот сутулый человек почти ни во что не вмешивается, а год и два года назад, когда многое не ладилось, часто шел брак, только от этого человека зависело, как все исправить и направить в нужное русло. И когда этого человека арестовали и он не появлялся в цехах более месяца, дело пошло еще хуже, и только с его возвращением снова стало налаживаться, пока не приняло законченную и устойчивую форму. Конечно, упорядочение производственного процесса не от него одного зависело, а от многих других факторов, а более всего от преодоления неустройства, спешки, ненужных понуканий, от невозможности достичь всего сразу на многих других производствах, связанных друг с другом технологической цепью, но на этом заводе — более всего именно от главного технолога Петра Степановича Всеношного, и то обстоятельство, что он теперь был как бы и не нужен, являлось его несомненной заслугой и даже победой над хаосом первых месяцев становления производства.

Иногда Петр Степанович останавливался и некоторое время смотрел, как работает тот или иной человек, подходил то к рабочему, то к сменному мастеру или начальнику участка, перекидывался несколькими словами, пожимал руки и шел дальше, стараясь не слишком отвлекать на себя внимание работающих людей. Его провожали взглядами и тут же забывали о нем — будто и не было.

Закончив обход, Петр Степанович вышел во двор и присел под жестяной грибок курилки. Огляделся беспомощно. Низкие — по причине экономии строительных материалов, времени на постройку и сохранения тепла — красные кирпичные корпуса вытянулись двумя параллельными рядами, земля между ними засыпана плотным и толстым слоем шлака, пронизана рельсами — ответвлениями железнодорожной ветки. Дымят низкие трубы, вспухают подернутые красноватым пламенем дымы из раскаленных вагранок и мартенов. На всем лежит жирная копоть. Редкие ели и березы, посаженные весной сорок второго, стоят без листьев и без хвои: деревья не выжили, задохнувшись отравленным воздухом, а люди не только выживали, но и работали. И дальше уходят такие же корпуса, но других заводов, составляющих кузницу всесокрушающего оружия Красной армии. А чуть в стороне — старые корпуса еще демидовской железоделательной мануфактуры, встроенные в общую производственную цепь. Над ними возвышаются невысокие горы, поросшие хмурыми елями, между которыми тут и там горят осенними кострами березы и осины.

Раннее солнце поднялось между двумя вершинами, осветив пронзительным светом и заводские корпуса, и тянущиеся вверх дымы, и рабочий поселок на покатом склоне горы — всё приземистые бараки да рубленные избы. Четвертая осень вступала в свои права на глазах у Петра Степановича, четвертое бабье лето уплывало в шорохе опадающей листвы и криках перелетных птиц.

Ныло сердце — и оттого, что близилось расставание с заводом, но более, что рядом с ним таилась в кармане поношенного пиджака страшная весть, которая пришла три дня назад в виде тонкого листка извещения о том, что капитан Иван Петрович Всеношный, командир артиллерийской батареи, пал смертью храбрых 20 августа 1944 года в бою под городом Сандомир, отбивая атаку немецких танков, и что похоронен в братской могиле на главной площади города.