Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

— Сколько немцы увели отсюда дивизий? — спросил Жуков у Пуркаева, уверенный, что какую-то часть войск Гитлер наверняка перебросил в район Сталинграда.

— По нашим данным они не только не забрали отсюда ни одной дивизии, но даже еще подбросили две танковых и четыре пехотных, — ответил Пуркаев.

— А не врут эти ваши данные?

— Не врут, Георгий Константинович: много раз перепроверяли. Сами теряемся в догадках. Поначалу думали, что они будут атаковать наши позиции, чтобы оттянуть часть наших дивизий от Сталинграда. Нет, не атакуют. То есть активность проявляют, но не настолько, чтобы она говорила о серьезности их намерений. У нас, честно говоря, сложилось мнение, что немцы ждут наступления с нашей стороны. Пленные уверяют, что по всей линии фронта им приказано как можно глубже зарыться в землю, минировать все танкоопасные направления, что сам Гитлер обратился к ним с посланием, в котором потребовал стоять насмерть, до последнего патрона и солдата. Еще один факт вроде бы подтверждает показания пленных: усиленное насыщение их обороны противотанковой артиллерией.

— Странно, — произнес Жуков, задумчиво тиская пятерней свой раздвоенный подбородок. А про себя подумал, что Верховный, может быть, был не так уж и не прав, предполагая главное направление немецкого удара в 42-м на Москву. Не исключено, что Гитлер передумал в последний момент. Или держал этот удар про запас, в зависимости от обстановки на южном участке фронта. А обстановка для удара на Москву не сложилась, потребовав значительно больших войск под Сталинград и на Кавказ. Могли и немцы обмишуриться, предположив, что мы летом продолжим наступление на Западном фронте.

Вслух же сказал:

— Завтра с утра поеду на передовую, посмотрю, на каком участке лучше организовать прорыв обороны противника, чтобы танкам было где развернуться.

Пуркаев ткнул указкой в карту.

— Лучшего места, чем это, все равно не найдем. Сам несколько раз побывал в окопах вместе с танкистами.

— Ничего, два глаза хорошо, а четыре лучше, — возразил Жуков.

И весь следующий день, нахлобучив на голову солдатскую шапку, кочевал с одного наблюдательного пункта на другой, выспрашивая командиров полков, разведчиков и танкистов, пока не убедился, что Пуркаев выбрал самый, пожалуй, удобный участок для прорыва обороны противника.

К Ивану Степановичу Коневу, принявшему командование — во второй раз — Западным фронтом, Жуков не поехал. Не хотелось ущемлять своим появлением его и без того ущемленное самолюбие. К тому же Конев, в отличие от Пуркаева, имеет более солидный опыт командования наступающими войсками и поэтому вряд ли допустит грубые ошибки. Ну и, наконец, не ладил Георгий Константинович с Иваном Степановичем с тех самых пор, как отослал Конева командовать Калининским фронтом. Так что лучше лишний раз не дергать нервы ни себе, ни ему. Да и голова все время занята сражениями, развернувшимися на юге: уж больно все идет там гладко, как бы не поскользнуться.

И Жуков, поговорив с Коневым по телефону и утвердив сроки наступления фронтов, уехал в Москву. Тем более что Сталин то и дело звонил ему, спрашивая, что Жуков думает о делах на юге, как бы поступил на месте того или иного командующего фронтом.

Наступление Западного и Калининского фронтов началось в начале декабря. Калининский фронт оборону немцев прорвал, а Западный фронт сделать этого не сумел.

— Поезжайте к Коневу, — велел Сталин, — и разберитесь, почему его войска топчутся на одном месте.

Жуков чертыхнулся про себя и поехал.

Генерал-полковник Конев встретил Жукова мрачным взглядом. Долго и обстоятельно доказывал, что его войска делали все возможное и невозможное, но оборона немцев настолько насыщена артиллерией и танками, что имеющимися в его, Конева, распоряжении силами такую оборону не прорвать.

— Надо было наступать южнее, — проскрипел Жуков. — Там местность не такая пересеченная, танкам есть где развернуться.

— Там сплошные минные поля. И противотанковой артиллерии — плюнуть некуда, — вяло возразил Конев. И даже едва не зевнул.

Жуков промолчал. Да и что скажешь? Немцы явно ждали нашего наступления, основательно подготовились.

— Верховный требует продолжать наступление, не давать противнику передышки, — снова проскрипел он. — Надо воспользоваться успешными действиями Калининского фронта, изменить направление удара… Бросить авиацию на бомбежку минных полей. Ударить эрэсами. Идти вперед и только вперед! Не позволить немцам взять отсюда ни одной дивизии. Сейчас все решается под Сталинградом…

Не успел Жуков закончить мысль, как позвали к телефону. Звонил Пуркаев.

— Георгий Константинович, у нас беда! — донесся сквозь трески и писки отчаянный голос командующего Калининским фронтом. — Немцы отрезали мехкорпус Соломатина, прорвавшего фронт и углубившегося на пятнадцать километров. Все наши попытки вызволить корпус из окружения своими силами не дают результатов. К тому же обнаружены еще две свежие дивизии немцев…

— А ты куда смотрел? — взорвался Жуков. — Почему не обеспечил фланги? У тебя в резерве целая дивизия и танковая бригада. Надо было сворачивать немецкую оборону, как ковровые дорожки. Для этого надо было бить по флангам! По флангам бить надо было, по флангам!

— Мы все это делали, Георгий Константинович! Вернее, пытались делать, но уткнулись в глубоко эшелонированную оборону противника…

— Надо было не пытаться! Надо было атаковать самым решительным образом! — гремел в тесном помещении голос Жукова, пронизанный железными нотами.

— Я согласен. Но мне кажется, что немцы специально пропустили корпус Соломатина, а потом захлопнули за ним свой фронт.

— Ему, видишь ли, кажется! Он, видишь ли, пытался! Тебе не фронтом командовать, а похоронной командой! — проскрипел Жуков и положил трубку. Затем приказал соединить его со Ставкой.

Сталин взял трубку сразу же. Выслушав доклад своего заместителя, спросил:

— Что собираетесь делать?

— Своими силами Калининский фронт корпус вызволить из окружения не сможет, товарищ Сталин. А сам корпус вряд ли сможет продержаться больше трех-четырех дней: противник запер его в лесисто-болотистой местности, где нельзя ни развернуться, ни устроить надлежащую оборону. Прошу дать из резерва хотя бы один полнокровный стрелковый корпус. И перебросить на это направление часть истребителей из Московской зоны ПВО.

— Хорошо, — послышался спокойный голос Сталина, как будто он ничего лучшего и не ожидал. — Позвоните в Генштаб от моего имени, они выделят вам корпус.

— Спасибо, товарищ Сталин, — произнес Жуков по инерции, хотя Верховный уже положил трубку.