Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

Подождали немного: не бросит ли еще? — встали, отряхнулись, пошли дальше.

— Меня чего особенно злит, — снова заговорил капитан Тетеркин, — что копали мы тут, копали, готовились-готовились, а немец до нас не доберется. Силища-то какая впереди нас стоит — просто страсть. Мне еще столько противотанковой артиллерии у нас видеть не доводилось. Нам бы столько в июне сорок первого…

— Что об этом говорить! Пустой разговор, — оборвал своего начштаба Вологжин, не любивший отвлеченных разговоров. И, помедлив, заговорил досадливо: — Дойдут — не дойдут… Даже лучше, если не дойдут. Еще навоюемся: впереди еще вон сколько! Что касается было-не было, так я так тебе скажу: не было — теперь есть. Дальше будет еще больше. Не умели воевать так, как надо, теперь кое-чему научились. Дальше будем воевать еще лучше.

— Да нет, я это к тому, — пошел на попятную Тетеркин, — что впереди нас все гражданское население выселили и хлеб сеять запретили. А у нас — нет. Значит, наверху решили, что немец до нас не дойдет. — И добавил для солидности: — Главное, чтобы на этот раз Оно началось, а то ждешь-ждешь…

— Главное — связь, — не согласился Вологжин.

Они пришли на КП второй танковой роты, где их встретил старший лейтенант Синеблузов. Его танки были разбросаны по точкам, а точки — по фронту и в глубину, сам командир роты находился при КП пехотного полка, примерно посредине со своим танком, зарытым в землю на опушке небольшой дубравы.

— Вот что, старший лейтенант, — начал Вологжин, когда комроты доложил ему, что в роте все в порядке, никаких происшествий не случилось, все на месте, живы и здоровы, связь работает нормально.

— Да, так вот что надо будет сделать, — повторил Вологжин. — Собери взводных и политруков, доведи до их сведения, что не сегодня, так завтра-послезавтра немцы начнут наступление. Чтобы бдительность и дисциплина были на высоте. Пусть доведут до сведения каждого, что от предстоящих боев зависит судьба… Короче говоря, чтобы не рассчитывали, что нам придется отсиживаться за спинами товарищей, которые там, на передовой, первыми встретят удар немецких танков. И еще раз: стоять на смерть, с позиций без приказа не уходить, в случае израсходования боеприпасов или выхода из строя матчасти, продолжать бой совместно с пехотой.

— Да мы именно так и ориентировали танкистов, товарищ майор… — начал было старший лейтенант Синеблузов, но Вологжин перебил его:

— Ориентировать — одно, а убедить и потребовать — совсем другое.

— У меня в роте все экипажи партийно-комсомольские, товарищ майор, — обиделся Синеблузов. — Поэтому в их убежденности стоять насмерть я уверен на все сто.

— А главное — бить их спокойно, расчетливо и, что называется, насмерть, — добавил Вологжин для верности, привыкший, чтобы за ним в разговоре с подчиненным оставалось последнее слово.

Попрощавшись с ротным и начальником штаба, сопровождаемый двумя автоматчиками, он продолжил путь к своей «точке», расположенной на командном пункте полка в глубине обороны.

Что ж, и еще один день прошел спокойно. И половина ночи тоже. Может, последний день и последняя ночь.

Четвертого июля, ранним утром, со стороны передовых позиций послышался грохот орудий. «Началось?» — спросил сам у себя Вологжин, прислушиваясь к этому грохоту. И весь день, то затихая, то усиливаясь, грохот этот притягивал всеобщее внимание. Но к вечеру все стихло.

Снова, уже под вечер, комдив собрал командиров полков и отдельных подразделений. Вид у него был озабоченный: то ли от начальства получил втык, то ли еще что.

— Как стало известно, — начал он, — сегодня с утра немцы провели разведку боем. Кое-где им удалось вклиниться в наши позиции. И довольно глубоко. Были отмечены отдельные случаи паники и бегства с позиций. В основном необстрелянной молодежи из тех подразделений, где преобладает пополнение из Средней Азии. Прошу командиров обратить на этот факт особое внимание. Необходимо так распределить бойцов по окопам, чтобы опытные бойцы и… вообще, я бы сказал, славянского роду-племени, были распределены равномерно и показывали пример стойкости при атаках противника. И никаких контратак и всякого геройства. Поражать противника огнем и только огнем.

Затем выступил начальник политотдела дивизии подполковник Симанов. Он был еще более краток:

— Всем политрукам провести политбеседы и соответствующие разъяснения среди личного состава. При этом тщательно выбирать выражения, не унижать человеческого достоинства красноармейцев и командиров — товарищей по оружию, не смотря на их национальность. Упор делать на необстрелянность и тот факт, что паника и бегство с позиций чреваты еще худшими последствиями для паникеров и трусов.

У Вологжина в экипажах лиц из Средней Азии не было и на этот счет он мог быть спокоен. Но, поскольку воевать танкистам придется во взаимодействии с пехотой, то, в случае чего, как сказал подполковник Симанов, соответствующую ориентировку получить должны. Впрочем, пока фрицы доберутся — если доберутся вообще, — до их позиций, многое может измениться, в том смысле, что обороняться не придется.

И когда он возвращался на КП с комполка подполковником Лысогоровым, стояла такая тишина, будто и война кончилась на попытке немцев разведать нашу оборону.

— И много у тебя азиатов? — спросил Вологжин, когда они пили чай перед тем как отойти ко сну.

— Процентов тридцать, — ответил Лысогоров. — Да и что с них возьмешь? По-русски большинство ни бельмеса, почти все неграмотные или малограмотные, танки увидели лишь на фронте, боятся буквально всего и всех — и наших и немцев. Просто беда с ними, да и только. Но не отправлять же их в обоз! Ничего, черт не выдаст, свинья не съест.

Пятого июля утром Вологжина разбудила артиллерийская канонада. Он поднял голову с лежанки, прислушался, затем сел, не спеша намотал портянки на ноги, обулся, подпоясался ремнем и, выбравшись наверх, в ход сообщения, где топтался часовой, задрал голову.

Среди еще не потухших звезд в сторону немецких позиций неслись огненные стрелы, выпускаемые «катюшами»; по всему горизонту севернее позиций, занимаемых дивизией полковника Каплунова, вспыхивали зарницы; по скрежещущему, булькающему звуку Вологжин определил, что бьет тяжелая артиллерия, бьет откуда-то издалека.

«Так что, — спросил у себя Вологжин, потирая ладонями помятое после сна лицо, — выходит, что мы наступаем, а не немцы? Не похоже. Контрартподготовка? Скорее всего, что так. Как не болела, а померла, — вспомнил он мрачную поговорку своего отца. И заключил с облегчением: — Началось».

Часы показывали половину третьего ночи.

Наши отстрелялись и затихли. Все, кого оторвала от сна неожиданная стрельба, и Вологжин вместе со всеми, вслушивались в эту тишину, пытаясь понять, что она означает. Молчали телефоны и рация, лишь высоко среди мерцающих звезд удовлетворенно гудели наши самолеты, возвращающиеся с бомбежки.