Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

— А рука? Руку мне не отрежут?

— Не отрежут. Зачем же ее резать? Вот чудак. Кость, конечно, задета, но я рану обработал, гангрена тебе не грозит. Потерпи немного, потерпи.

— Как вы там? — послышался снизу голос капитана Логунова.

— Нормально, — откликнулся Матов. — У меня напарника ранило. В плечо. Спустить бы его надо в подвал.

— Сейчас пришлю людей. Только вы, подполковник, тоже спускайтесь. У нас над головой «рама» крутится. Значит, жди пикировщиков.

И точно: едва все собрались в подвале школы, как послышался рев самолетов, визг бомб — и подвал затрясло, будто в лихорадке, потянуло пылью и сгоревшим толом.

Едва отбомбилась одна группа самолетов, уже воет другая, снова грохот, пыль, дым.

Прибежал красноармеец.

— Немцы в подвале, — сообщил он. — Тоже прячутся.

— Со мной пойдут Ливенков, Мамедов, Тигранян, Стиценко, Чумаков! Приготовить гранаты! — приказал Логунов и к Матову: — Подполковник! В случае чего, останетесь за меня! — И Матов воспринял этот приказ как должное.

Но Логунов вдруг покачнулся и медленно осел на пол.

— Посмотрите, что с ним, — перехватил инициативу командира Матов. — Названные капитаном люди пойдут со мной.

Двигались сперва по подвальному коридору, прижимаясь к стене, но с нашей стороны было темно, а со стороны противника в подвале зияла дыра, пробитая бомбой, из нее сочился слабый свет, и в этом свете клубилась пыль вместе с дымом.

За углом их ждал боец.

— Где они? — спросил Матов громким шепотом.

— Вон там, за этой дырой. Нас, значит, капитан послал проверить, что там и как, а тут сверху фрицы посыпались. Тоже от бомбежки спасаются. Ну я и послал Чулкова…

Накатила новая волна бомбежки, в грохоте, вое и пыли. Но, похоже, ни одна бомба не попала в школу. И едва волна, миновав школу, покатила дальше, Матов знаками показал: двое гранаты влево, двое вправо, затем еще по одной, сразу же врываются в помещение и — огонь из автоматов. Замер, прислушиваясь, махнул рукой: вперед!

Когда сам Матов вслед за другими заскочил в тот отсек подвала, где должны быть немцы, он увидел сквозь еще более плотную пыль какие-то неясные тени и нажал на спусковой крючок автомата. И рядом с ним стреляли, стоя почти спиной друг к другу, но в ответ не прозвучало ни одного выстрела.

— Кто здесь старший? — спросил Матов, когда все стихло.

— Младший сержант Мамедов, — ответили ему из темноты.

— Мамедов, посмотрите, что здесь и кто, оставьте троих с пулеметом, соберите документы, оружие, а я пошел назад.

Когда Матов вернулся в свою часть подвала, Логунов уже несколько оправился, сидел, пил воду, тяжело дышал.

Матов присел рядом.

— Вы не ранены, капитан? — спросил он.

— Нет, — прохрипел тот. И пояснил: — Старая контузия, подполковник. Чтоб ее… И главное — в самый неподходящий момент голову схватит, будто тисками, и поплыл…

Через несколько минут вернулись бойцы, участвовавшие в короткой атаке. Мамедов положил перед Матовым две офицерские полевые сумки, набитые бумагами, доложил:

— Двадцать девять трупов, товарищ подполковник. Четверо раненых. Два ранцевых огнемета, три пулемета, автоматы, патроны, гранаты, галеты, шоколад, сигареты, шнапс. Людей я оставил. Дальше как прикажете.

— Что, капитан, дальше будем делать? Сможете командовать?

— Смогу: уже оклемался малость.

Наверху несколько притихло. Лишь минометы долбили мерзлую землю в полукилометре от школы.

— Это у меня второй такой случай, — говорил Логунов, жадно глотая махорочный дым. — Первый раз тоже самое: свалились в подвал они с одной стороны, мы с другой, подвальчик маленький, наверху бомбят, сидим, смотрим друг на друга, курим, ждем… Они нам сигареты предлагали, но мы ни-ни… Когда бомбежка закончилась, я им говорю: «Вэк!» — мотайте, мол, отсюда к такой матери! И они пошли. С опаской, но пошли. До сих пор жалею, что отпустил: благородство решил проявить. И перед кем? Какое к ним может быть благородство? — воскликнул Логунов, точно сейчас окончательно осмыслил недавнее прошлое. И сам же себе ответил со злой решительностью: — Никакого! Бить, бить и бить! Чем попало и где только можно. — Помолчал немного, продолжил, будто оправдываясь перед Матовым: — Видели бы вы, товарищ подполковник, что они творят с гражданскими! Во-первых, раздевают чуть ли ни до гола и на себя напяливают. А если что не по ним, не просто убьют, а изуродуют так, что и не признаешь человека. А все от ненависти. Они-то думали, что надавят — и мы за Волгу драпанем. А мы не драпаем и не драпаем. И чаще всего не так немцы лютуют, как всякая там сволочь: хорваты, венгры и прочие. Я так понимаю, что для немца эта война как бы необходимость, а все остальные поперлись с ними в Россию, чтобы нажиться, нахапать чего-нибудь. А нахапать-то нечего. И назад не уйдешь. Вот и зверствуют, сволочи…

Из угла позвали:

— Товарищ капитан! Вас к телефону!

Логунов тяжело поднялся, некоторое время стоял, покачиваясь, затем пошел, держась одной рукой за стену. Слышно было, как он говорит короткими фразами:

— Да, держимся. Подполковник? Здесь подполковник. Есть! Есть! Есть!

Вернулся к Матову, сел, заговорил, но не как всегда, а с большими паузами, точно ему что-то мешало:

— Вас спрашивали… Сам Чуйков… беспокоится. Велено вам вернуться… в штаб… армии. Сейчас к нам… пополнение… подбросят, обед… обещали… принести. Еще поживем. Так и передайте… своему начальству… в Генштабе: Сталинград стоит и стоять будет… до конца.

— Как вы себя чувствуете, капитан? — спросил Матов, заглядывая в глаза Логунову.

— Нормально… Вернее, почти нормально… Идите, подполковник… пока тихо. А то опять… начнется — не выберетесь. — И крикнул в темноту: — Мамедов!

Из серой дымки показался младший сержант Мамедов, остановился в двух шагах.

— Вот что, Мамедов, проводи подполковника до штаба дивизии. Скажи там… Впрочем, ладно, ничего не говори… Приведешь сюда пополнение и… и обед… чего-нибудь горячего… люди давно не ели горячего.

Матов встал, протянул руку, капитан свою, поднялся на ноги, не выпуская руки Матова.

— Ну, как говорится, до встречи в Берлине.

— Договорились, — и Матов, тиснув руку Логунова, повернулся и пошел вслед за Мамедовым.

— Подождите немного, товарищ подполковник, — попросил адъютант командующего Шестьдесят второй армией. — Командующий занят…

В это мгновение дверь «кабинета» командующего с треском распахнулась, и на пороге возникла полусогнутая фигура в офицерской шинели, но без шапки. Офицер пятился, мелко перебирая ногами, прижимая к бедрам руки, а над ним возвышался генерал Чуйков, мелькали его кулаки.

— Я тебя, сволочь, под трибунал отдам! Собственной рукой застрелю! — кричал Чуйков, нанося удары по голове офицера. Увидев Матова, Чуйков остановился, вскрикнул: — Пшел вон, с-скотина! — и скрылся за дверью.