Томас Костейн - Аттила. Гунны

Энтузиазм Аттилы захватил и Гизо.

— Великий Танджо! — воскликнул он. — Это потрясающе. Такими деяниями великий правитель укрепляет верность своих подданных. Вся империя будет превозносить тебя.

Аттила кивнул.

— Но они поймут, что моё великодушие не есть поощрение дальнейшего неповиновения.

— Урок будет столь же поучительным, что и десять отрубленных голов, — Гизо помолчал, прежде чем продолжить. — Разумеется, в коробку, из которой будут тянуть жребий, положат девять листков с именами.

Аттила, вновь возобновивший хождение вдоль стола, резко остановился, посмотрел на слугу.

— Что ты хочешь этим сказать?

Резкость тона заставила Гизо помедлить с ответом.

— О, король, я подумал, что нет нужды идти на риск. Вдруг слепой жребий назовёт среди двух несчастных и отца прекрасной Сванхильды?

— Ты думаешь, я способен на обман?

— Какой же это обман, великий король. Эта очаровательная женщина женщина обожает своего отца. Благодаря тебе ей не придётся оплакивать её, ничего больше.

Странное изменение произошло с правителем гуннов. Мистический огонь зажёгся в его глазах.

— Гизо, ты был со мной, когда я принёс на курултай моих вождей меч, дарованный мне богами, меч Марса. Он мог быть найденлишь в степях, где паслись табуны гуннов? Теперь он принадлежал мне, что означало лишь одно: бог войны коснулся моего плеча. Я и только я должен был с этого момента править гуннами и более не делить власть с моим братом Бледой. Ты, как и я, знаешь, что в тот миг моя судьба висела на волоске. Вдруг они бы не поверили в божественное происхождение меча? Тогда умер бы я, а не Бледа, и мир не дождался бы появления великой империи. В тот день я пошёл на риск. И сейчас готов положиться на волю жребия.

Гизо, конечно, знал, откуда в действительности взялся меч Марса. Но не счёл возможным противоречить своему господину.

— Да, великий владыка! Ты всегда прислушивался к голосам, которые шепчут лишь в твоё ухо и никому более.

— Так как ты мог тогда подумать, что сегодня я решусь на обман? — воспросил Аттила. — Слишком многое поставлено на карту. Это ослепительное дитя, страсть к которому удивляет меня самого, станет моей женой, если её отец останется жив. Если же жребий укажет на него, — вновь глаза Аттилы полыхнули мистическим огнём, — тогда я пойму, что ей не суждено стоять рядом со мной и править миром, который покорят мои армии, — он встретился взглядом с Гизо. — В государственных делах я могу лгать и обманывать, дабы достичь поставленной цели. Тут дело другое. Я должен помнить о движущих мною высших силах. Не разгневаются ли они, если я возьму это решение на себя? Нет уж, пусть оно остаётся за ними.

— Но ведь так легко, господи мой, достигнуть нужного результата, — не унимался Гизо. — Ты жаждешь принцессу. Так позаботимся о том, чтобы она стала твоей.

Аттила покачал головой.

— Я тебе всё сказал. Более не докучай мне, Гизо. Да и мои шансы велики. Пять к одному, — он указал на лежащие на столе бумаги. — Возможно, я буду занят, когда прибудет Всегда-одетый. От новобрачной не так-то легко оторваться. Встреть его и препроводи сюда. Скажи ему, что мои военноначальники не смогли найти способ перебросить армии с востока. Он поймёт, чего я от него жду. А сейчас пошли ко мне Онегезия.

Когда Аттила поделился с Онегезием новым планом, тот также предложил опустить в ящик листки с девятью именами. Вновь императору пришлось объяснять, что он не волен вмешиваться в действия высших сил. Но Онегезий подумал, что он лучше знает, чего хочет Аттила. «В ящике будут листки с девятью именами, — сказал он себе. — Я не хочу, чтобы вина пала на меня, если Аттиле не повезёт со жребием».

Лагерь Аттилы, как он называл свою столицу, лежал на равнине между Дунаем и Тисой, вдали и от воды, и от гор. На то были две главные причины. Гунны лучше всего сражались конными, а потому открытые пространства позволяли с наибольшим эффектом использовать ударную мощь их конницы. Этот довод с лихвой перекрывал все остальные, так что летом раскалённые лучи солнца немилосердно жгли торопливо построенный город, в котором не было ни единого деревца, а зимой холодные ветры тоскливо завывали у его деревянных стен.

Вторая состояла в том, что эта земля называлась Великим маршем и населяли её маркоманни, смелый народ, так и не покорённый римлянами. И вождь, готовивший атаку на город на Тибре, не мог выбрать лучшего места для своей штаб-квартиры, чем равнина, не знавшая тяжёлой поступи римских легионов.

Хотя армии, собираемые Аттилой, находились в палаточных городках к западу и вдоль реки, неизбежность войны превратила лагерь в бурлящий город. Жёны императора, выглядывающие из-за стен, видели тысячи наводняющих улицы солдат. Тут были золотоволосые богатыри с севера, один вид которых заставлял учащённо биться сердца черноглазых женщин, делящих одного мужа на всех, конные гунны, маленькие темнокожие мужчины с востока в белых бурнусах, бьющихся о голые ноги, с правой рукой, всегда лежащей на рукояти изогнутого клинка. Тысячеголовые табуны лошадей паслись вокруг города. И его жителям часто казалось, что Аттила и его военноначальники больше думают о кормах для лошадей, чем о припасах для них. Но никто не жаловался. Все понимали, что скоро каждому из них достанется жирный кусок от брошенного на разграбление мира. «Женщина, — говорили многим мужья, — скоро ты будешь спать со мной в кровати, на которой возлежал пьяный римский император». Они говорили и драгоценностях и дорогих тканях, которые достанутся им, о золотых чашах, из которых они будут пить выдержанные вина, о рабах, которые будут повиноваться мановению их пальца. «Скоро, — похвалился как-то Онегезий, — прислуживать мне будет римский сенатор. И я не пожалею кнута для его жирной, белокожей задницы».

Во второй половине того самого дня, когда Аттила приговорил к смерти десять непокорных правителей и влюбился в дочь одного из них, у въездных ворот трижды пропела труба. Мужчины и женщины, позабыв обо всём, с радостными криками бросились к воротам. Они знали, что их там ждёт: в город прибыл караван Микки Мидеского.

Микка был загадкой для всех, даже для Аттилы и Онегезия, которые давно пытались вызнать правду о его происхождении. Старый, высокий, с серебряной бородой, гордым взглядом, Микка обладал энциклопедическими познаниями. Он всегда улыбался и щедро раздавал подарки. Во всём известном мире люди хорошо отзывались о Микке и с распростёртыми объятьями встречали его караваны. А по окончании торгового дня усаживались кругами вокруг него и слушали длинные истории, которые он так любил рассказывать. Как рассказчику Микке не было равных. С первого до последнего слова люди слушали его, затаив дыхание.