Томас Костейн - Аттила. Гунны

Николан не забыл слова Ослау о том, сколь мало ценятся на плоскогорье показания чужеземцев. Четыре свидетеля, возможно, убедили бы Ферма. Но примут ли во внимание показания одного? Вряд ли. Однако, один свидетель лучше, чем ни одного, а потому Николан заметно приободрился.

Всю ночь через окно до Николана долетало ржание лошадей, чьи-то шаги, обрывки разговоров. На заре, подойдя к окну, он изумился тому, что увидел. Амфитеатр снизу доверху заполняли люди. Зрители, собравшиеся на заседание Ферма сидели плечо к плечу, колено к колену. Мужчины, женщины, дети, все нарядно одетые. Многие уже успели запустить руки в корзины с едой. Суд обещал быть долгим, поэтому они запаслись хлебом, мясом, пирожками с мёдом. А наверху, у деревьев сгрудились лошади, прекрасные лошади плоскогорья, чувствующие, что в котловине происходит что-то очень важное.

На Николана навалилась тоска. «Большинство этих людей, словно стадо баранов, поверили лжи, распространяемой Ранно, — подумал он. — Они пришли в надежде увидеть как меня признают виновным, осудят и казнят».

А день ожидался прекрасным. Голубое, безоблачное небо, ни дуновения ветерка. Ничто не могло помешать этим баранам насладиться предвкушаемым ими зрелищем.

Жакла принёс завтрак.

— Такого никогда не было, — пробурчал он. — Всё плоскогорье словно вымерло.

— Слышал какие-нибудь новости? — спросил Николан.

— Ничего особенного, — последовал ответ. — Никто не знает, где твоя дама, хотя ходят разные слухи. Только что прибыл Ранно. Мрачный, как грозовая туча. Не разговаривает, а рычит. Уже успел поругаться с моим господином Ослау. Может, этот слух дошёл и до него.

— О чём ты?

Жакла поставил миски на стол, знаком предложил Николану приступить к завтраку, но тот отрицательно качнул головой.

— Вроде бы Рорик жив и выступит свидетелем на этом суде. Только об этом все и говорят.

Николан почувствовал, как тоска уступает место надежде на благополучный исход судилища. Вдруг сон Мацио окажется явью? Так хотелось в это поверить, но он не мог избавиться от сомнений. С отъезда Ильдико прошла целая неделя. Это означало, что ей не удалось сразу же найти брата. Однако, почему о том, что Рорик жив, заговорили только сейчас?

Несколько минут спустя в комнату впустили Ивара. Грустный и печальный, он подтвердил сказанное Жаклой. Судя по всему, он уже не верил в успех миссии Ильдико. В одной руке он держал меч, который протянул Николану.

— Это меч твоего отца.

Николан живо схватил его. Короткий клинок, необычной формы, украшенная драгоценными камнями рукоять. Выбитый на ней герб Ильдербурфов: дерево с развесистой кроной. С первого взгляда было видно, что сработали его восточные мастера.

Николан кивнул.

— Это одна из самых ценных вещей нашей семьи. Его передавали из поколение в поколение. Где ты его взял?

— Меч принёс один из тех, кто верит в тебя. Он был вашим соседом, когда убили твоего отца. Он не стал объяснять, как попал к нему этот меч. Лишь сказал, что он послужит тебе лучше, чем ему.

Николан дрожащими пальцами закрепил меч на поясе.

— Он действительно придаёт мне мужества, Если ты вновь увидишь этого человека, поблагодари его за меня.

Ивар отвёл Николана в сторону.

— Из-за этих слухов Ранно попытается как можно быстрее провести слушания, — прошептал он. — Я переговорил с Ослау, но он успокоил меня, сказав: «Процесс веду я».

Едва он произнёс эти слова, как в комнату вошёл Оратор Ферма, в приличествующем случаю традиционном красновато-коричневом наряде, нечто среднем между римскими туникой и тогой, с широкими рукавами, расшитыми синим и жёлтым. На пряжке ремня сияла золотом лошадиная голова.

Шапки не полагалось и длинные седые волосы Ослау свободно падали ему на плечи.

— Сын мой, — обратился он к Николану, — мы начинаем через несколько минут. Ты хочешь мне что-нибудь сказать?

Николана внезапно охватила злость.

— Мне есть что сказать, господин мой Ослау. Почему эти люди, мои соотечественники, так ненавидят меня? В то чёрное утро, когда убили моего отца, никто не пришёл к нему на помощь. Никто и пальцем не пошевельнул, чтобы узнать, что случилось с моей матерью и со мной. Один из наших соседей пошёл на сделку с убийцами, чтобы заполучить наши земли. Его бесчестный сын сохранил эти земли за собой, оставив меня нищим. Другие наши соседи, похоже, растащили всё, что могли найти в нашем доме.

— Да, — кивнул Ослау, — это так.

— А теперь, — Николан возвысил голос, — они собрались все, чтобы услышать, как на меня возводит напраслину этот честолюбивый трус. Тот самый человек, который по-прежнему держится за мою землю. Они верят его лживым утверждениям и надеются, что меня признают виновным.

Повисшую в комнате тишину нарушил Оратор.

— Николан Ильдербурф, я полагал необходимым поднять сегодня все эти вопросы. И я гарантирую, что ты получишь возможность сказать им всё то, что выплеснул сейчас на меня. Но я хочу дать тебе совет, сын моего близкого друга. Пусть в твоём голосе не будет горечи. Говори с достоинством, убедительно, не давай эмоциям перехлёстывать через край.

— Это мудрый совет, — после короткого раздумья ответил Николан. — И у меня есть ещё один вопрос. Я знаю, что наказание признанному виновным — смерть. Если Ферма вынесет решение не в мою пользу, останется ли у меня выбор… как умереть?

Старик помрачнел.

— В этом случае за тобой останется право броситься на свой меч.

Гулко бухнул висящий на крыше колокол. Николан расправил плечи, шагнул к двери.

— Я готов.

На переполненных склонах разом стихли все разговоры, когда Николан вслед за Ослау вышел в солнечный свет. А затем все заговорили разом, оглушив стоящих на дне котловины.

Николан огляделся. Посередине открытого пространства стоял маленький круглый каменный стол, рядом с ним — один стул. Вероятно, он предназначался Оратору. Позади на длинной скамье сидели два десятка писцов с перьями наготове. За скамьёй с писцами стоял ещё один стул. Николан понял, что именно это место отведено для него.

Каменные кресла судей были подняты на шесть футов. Центральное, украшенное резьбой по камню, много лет занимал Мацио. Теперь же его узурпировал Ранно. На судьях были горностаевые мантии с красными воротниками. Новые члены Ферма, отобравшие у отцов право голосовать, сжались под этими царственными одеяниями. Чувствовалось, что им как-то не по себе. Во всяком случае, никто из них не решался посмотреть обвиняемому в глаза.

На столе перед Ранно лежал молоток с золотой рукояткой.

Но внимание Николана привлёк другой предмет, напомнивший ему о возможном исходе судилища. На зелёном дёрне стояла плаха, возле которой возвышалась мускулистая, загорелая фигура палача, одетого лишь в набедренную повязку. Верхнюю часть его лица закрывала чёрная маска, в руках он держал огромный, шестифутовый меч. Длинная череда палачей затачивала его, так что ширина клинка сократилась до трёх дюймов. Николан никогда не видел этого меча, которым приводился в исполнение приговор Ферма, но знал, что называют его «Искупительный удар».