Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

Как-то зимой прошёл по деревне слушок, что вернулся на Пинегу из-за Каменного пояса согбенный всякими хворями ветхий старик из соседней деревушки, примыкавшей к волостному селу. Событие для всей Пинеги! Редко, редко возвращались мужики в родные края из Сибири. Одни терялись в лесных сибирских просторах, не оставляя и следа своего, гибли на кочах в Студёном море, тонули при переправах через широкие реки. Другие, как говорят, брали тамошних бусурманских жёнок, крестили их по православному обряду, плодили ребятишек-полукровок и уже не помышляли о том, чтобы возвратиться когда-нибудь в родные поморские края. А этот, ишь ты, возвратился. Уж и помнят-то его только древние старики. Возвращение бывалого человека из Сибири нарушило привычный ритм жизни.

Возвратившийся на Пинегу скиталец уже не мог никого застать из своих ближайших родственников — все повымерли. Принял его в свой дом псаломщик, дальний свойственник, пригрел, накормил. Да ещё упросил отца Феодосия взять на службу скитальца в качестве звонаря, чтоб кормился при церкви. И потянулись к возвратившемуся из-за Каменного пояса бывалому человеку люди из всех окрестных деревень, чтобы послушать его невыдуманные рассказы про сибирское житьё-бытьё. Потянулся в псаломщикову избу и Семейка Дежнёв.

Крепкий ледяной панцирь сковал северную реку. Ощетинилась макушками заснеженных деревьев прибрежная кромка леса. К самой опушке прижалась на высоком яру берега изба, рубленная из добротной, толстоствольной сосны. Изба на высоких подклетях с тесовыми кровлями, резьбой, напоминавшей затейливое кружево на карнизах, оконных наличниках, крылечках, гульбищах. Крайняя среди изб, обращённая к близлежащему селу псаломщикова изба — не хуже других. Даже, пожалуй, выделяется затейливостью, ажурностью деревянной резьбы. Псаломщик — великий выдумщик, искусный резчик по дереву, способный умелец. У него-то и собираются вечерами люди послушать бывалого человека.

Когда из-за леса выползает холодный, медно-красный диск луны, в избах зажигают сальные свечи или жировые плошки. Начинается своя вечерняя жизнь. Помор не привык сидеть без дела. В поте лица своего трудится он, добывая хлеб насущный, иначе не выживешь. Землица здешняя малоплодородна и неохотно делится щедротами своими с человеком. А государевы служилые люди, тиуны и воеводы, корыстолюбивые лихоимцы, своего не упустят. Как говорит народ, до Бога высоко, до батюшки-государя Михаила Фёдоровича, севшего на московский трон после изгнания поляков, далеко. Волостной тиун, а тем более уездный воевода здесь Бог и царь.

И всё же тиуны и даже сам воевода из Холмогор — это тебе не воевода-вотчинник, а лишь государев служащий человек. А северный крестьянин не крепостной. Вольнолюбивые, знающие себе цену, гордые поморы не очень-то склоняют голову перед чиновной братией. Уж если слишком прижмёт лихоимец-воевода, нестерпимым станет бремя поборов, соберётся ватага обиженных, снарядит кочи и уйдёт промышлять морского зверя к Кольскому берегу, на Новую Землю, а то и на дальний студёный Грумант. А то ударится в бега. Немало бродит по русскому Северу гулящих людей, не знающих постоянного пристанища, пробавляющихся охотой или каким-либо ремеслом. Северный народ искусный, мастера на все руки. И по кости резать, и серебро червлёным узором покрыть, и дивной красоты берестяные туески смастерить, и добротную ладью или коч построить, и по кузнечному делу — во всём поморы великие искусники. А самые лихие из гулящих людей и к разбойным шайкам пристают. Шайки те шалят порой на больших трактах. Свою голытьбу не трогают, а как попадётся боярин со свитой или богатый купец с товарами — потрясут сердечных.

Уходят поморы и за Каменный пояс, то бишь за горы Уральские, в Сибирь. Манит она, матушка, просторами своими, бескрайними, богатствами неведомыми. Вербуются на государеву службу в сибирское казачье войско, прибиваются к отрядам промышленников и торговых людей.

Тускло мерцает фитилёк в глиняной плошке, наполненной тюленьим жиром, отбрасывает колышущиеся блики на закопчённые стены. Полутемно, таинственно и угарно в псаломщиковой избе. В большинстве поморских изб бедняков и людей среднего достатка печи топятся по-чёрному. Дым стелется под потолком, всасываясь в дощатую трубу. Хозяйка за самодельным ткацким станком сноровисто ткёт холстину. Престарелая бабка у стены прядёт, наматывая крючковатыми пальцами нить на пряслице. Дед плетёт из берёзки туесок. У хозяина, занятого починкой хомута, на подхвате сын-подросток. Малый присматривается к отцовской работе, подавая отцу шило, дратву. Такова обыденная картина, какую увидишь в любой избе.

Но вот набилась изба любопытствующим людом. Парни, девки расселись по лавкам, старики за стол, поближе к красному углу. Старикам особое уважение. Самые старые ещё сохранили в памяти царя Ивана и поход славного Ермака Тимофеевича. Хозяин оставил недочиненный хомут, а жёнка его остановила ткацкий станок. Бывалого человека усадили на почётное место под образами, застелив лавку медвежьей шкурой. Поднесли ему корец хмельной медовухи, чтоб разговорить. Не нажил, видать, богатства на сибирской-то службе. Зипунишка обветшавший, драный. Сам израненный весь, хроменький. Опирается на кедровый батожок. Досталось служивому лиха. Неторопливо ведёт свой рассказ бывалый человек. О земле сибирской, что раскинулась за Каменным поясом, о земле, которой конца и края нет. На севере обрывается она берегом моря Студёного, на юге упирается в киргизские и монгольские степи. А на востоке — неведомо где и кончается она. Реки сибирские многоводны и широки, а в низовьях морю подобны. С одного берега другой не увидишь. Что супротив сибирских рек наши Двина или Пинега, реки немалые!

И идёт в Сибирь тропа от города Сольвычегодска через леса и горы, через Большой Каменный пояс на Верхотурье. Есть такой острожек на Туре-реке. Это уже Сибирь-матушка. Дальше путь приходится держать по рекам — Туре, Тоболу, Иртышу.

Это прежние владения хана Кучума, а теперь земля, управляемая воеводой московского царя.

На высоком берегу Иртыша, там, где впадает в него Тобол, раскинулся Тобольск, самый главный из сибирских городов. Там воеводский двор, лавки купцов, съезжая изба, храмы. Если плыть от Тобольска вниз по Иртышу, потом по Оби, великой реке, выйдешь в Обскую Губу и достигнешь Мангазеи. Отсюда и до Студёного моря недалеко. А в Мангазее торговые люди ведут торг с оленными людьми, выменивают у них на разные полезные в хозяйстве вещицы мягкую рухлядь, иначе говоря, шкурки соболя, лисицы красной и черно-бурой, горностая.

А если подымешься вверх по правым обским притокам, а потом перетащишь волоком лодки в иные реки, попадёшь в Енисей. И на нём поставлен острог Енисейский, обнесённый частоколом с башнями. А за Енисеем, говорят, текут другие могучие реки, живут другие племена и народы, ещё неведомые русским людям...