Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

Последние слова относились к другому убогому мужичонке. Тот радостно встрепенулся и залепетал:

— Так, батюшка. Истинный крест так. Упал короб с воза. Оба побожиться можем.

— Цыц, убогие, — прикрикнул на них подьячий, — на что мне ваша божба? Недорого она стоит.

От мужичков он отстал и пустился в объяснения:

— Пару деньков отсыпайтесь с дороги. А потом приходите сюда. Старшой с вами беседовать будет. Познакомится с каждым, посмотрит, на что вы способны. И тогда внесём вас в реестр. С того момента можете считать себя сибирскими казаками. Вот так.

— Когда отъезд? — поинтересовался Корней.

— Как только весенний ледоход пройдёт. Путь ваш будет долгий, нелёгкий. И реками, и лесными тропами, и горными перевалами, и снова реками.

Далее подьячий объяснил, что до отъезда или, вернее, до отплытия всех прибывающих определяют на постой к устюжанам, кто почище — в зажиточные дома именитых мастеровых, сирых и убогих — в дома поплоше. И пока все они будут использоваться на разгрузке караванов, строительстве лодок и баркасов и всякого рода других работах.

После такого пространного объяснения подьячий крикнул какого-то Сергуньку. На его зов прибежал из соседнего помещения юркий подросток — рассыльный.

— Слушай меня, раб Божий Сергей, — начал подьячий. — Сведёшь этого служилого к Гришке Черникову на посад.

Это относилось к Семёну Дежнёву, который определялся на постой к известному в городе мастеру-чеканщику, изготовлявшему всякие искусные червлёные изделия из серебра и золота. Отсюда он и прозвание носил Черников.

— Дорогу к Гришке знаешь?

— Как не знать, батюшка, — отозвался парень. — Это в приходе Фёдора Стратилата.

— Вот, вот... Погоди-ка. К Григорию можно и двух постояльцев определить. Изба у него просторная. И живёт безбедно.

— И Строгановы Гришку неплохо подкармливают, — вмешался другой подьячий.

— Пусть пойдёт со мной Алекса Холмогоров, — предложил Дежнёв.

— Будет по-твоему, — согласился первый подьячий, принимавший решения. — А тебя, Корней, может, к Серебреникову определим?

— Не утруждайся, — возразил ему Корней. — Есть у меня в Устюге старый дружок один. Примет, надеюсь.

— Кто же это дружок твой?

— Купчишка один, Гуслянников.

— Ого! С каким именитым человеком дружбу водишь, — изумлённо выговорил подьячий. — Этот же по богатству своему только Строгановым уступит.

— Путаешь, голубчик. То Гусельников, богач первостатейный. Где уж нам в друзья к такому толстосуму набиваться. Речь веду о Гуслянникове — купчишка так себе...

— Ах, этот? Дорогу к нему сам найдёшь?

— Найду, коли напомните, в каком приходе он живёт.

— Сергунька, подскажи.

Всеведущий Сергунька напомнил — Гуслянников живёт в приходе Иоанна Крестителя, соседнем с приходом Фёдора Стратилата.

— А что будем делать с вами, сирые, убогие? — с издёвкой в голосе спросил подьячий архангельских мужиков.

— Как порешишь, батюшка. Воля твоя, — залепетали оба.

— Вот ведь какое дело... В приличный дом вас пускать негоже.

— Как тебе угодно.

— К плотникам вас определим. На лодейный двор. Да вот скажете хозяевам своим, что получат из казны провиант на прокорм постояльцев, как только внесём вас в реестр.

Вышли из воеводской канцелярии и зашагали по узким извилистым улочкам кремля к южным воротам. Мужички истово благодарили Семёна за находчивость. Вот нашёлся, выручил добрый человек. А ведь и обмана-то большого здесь не было. Действительно, однажды они носили дрова и убирали двор у Воскобойникова. Дежнёв отмахнулся от них и поотстал от остальных вместе с Корнеем.

— Ты впрямь с Кемы-реки?

— Никогда не был ни на Кеме, ни в Белоозере.

— Откуда же у тебя такая грамотка?

— Эх, святая простота... Позолотишь хорошо лапу, любой грамотей тебе что угодно напишет. Что ты сам архангел Гавриил или воскресший Малюта Скуратов.

— Понятно.

Григорий Петрович Черников занимал просторный дом на подклети, украшенный, как многие зажиточные северные дома, затейливой резьбой. Двор его отделяли от улицы высокие тесовые ворота с крышицей. В пристройке к задней части основной избы помещалась мастерская с плавильной печью.

Рассыльный долго колотил деревянной колотушкой в ворота, пока не послышался скрип шагов по дощатым тротуарам и не вышел сам хозяин, не старый ещё человек в кожаном фартуке.

— Кого Бог послал? — спросил он, открыв калитку и пытливо разглядывая вошедших.

— Вот два постояльца. По повелению воеводы, — пояснил рассыльный.

— Простите великодушно, что ждать вас заставил. Не мог от печи отойти. Металл плавил. Плавка, знаете ли, штука хитрая, тонкая. Нарушишь положенное время, всю работу испортишь. Проходите в дом, гостями будете. Откуда пожаловали в наш Устюг?

— Я с Пинеги, спутник мой холмогорский, — ответил за себя и за товарища Дежнёв.

— За Каменный пояс собрались?

— Точно.

— А я, услышав стук, подумал — уж не Строганов ли это?

— Сам?

— Нет. Старик теперь редко из Сольвычегодска выбирается. Пётр, младший сынок Семёна Аникиевича, должен вот-вот пожаловать.

Вошли в верхнюю избу, чистую, светлую. Печи были с лежанками и дымоходами. Поэтому никакой копоти, какая оседает на стенах, на потолке в курных избах, в доме не было. Одна из печей была облицована узорчатым изразцом. Широкие половицы прикрывались узорчатыми половиками. В красном углу лампада освещала тусклым светом образа в тяжёлых серебряных окладах.

— Моя работа, — пояснил Черников, указывая на образа. — Я ведь и чеканщик. Иногда и окладами занимаюсь. В нашем приходском храме мой оклад на престольном образе.

Хозяин предложил постояльцам скинуть полушубки и шапки, провёл к умывальнику, а потом пригласил к столу.

— Небось проголодались с дороги. Уж не взыщите, чем богаты...

Стол накрывали три хозяйских дочери, тоненькие, стройные, как стеблинки. Младшей было на вид лет пятнадцать, две другие постарше. Сыновей Бог Черникову не дал, о чём он постоянно сокрушался. Хозяйка к столу не вышла — прихварывала. Кроме своих за столом оказались два подмастерья. Один из них был строгановским человеком. Григорий Петрович представил их:

— Мои ученики, Фрол и Василий. Фрол устюжанин. Василия прислал ко мне на выучку старший Строганов. Задумал перенять устюжские ремесла и у себя в Сольвычегодске изготовлять всякие красивые вещицы, чтобы сбывать по всей России. Меня не раз уговаривал к нему на Вычегду перебраться. Да не решился принять столь лестное предложение. Трудно уже мне на старости лет насиженное место менять.

— Какой же вы старик? — возразил ему Алекса.

— Это с какой стороны посмотреть... Годков вроде бы и не так много. Ещё и пятидесяти нет. А трудишься с рассвета до заката, не разгибая спины. Вот и износился преждевременно. Силы растерял.