Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Бывалый летчик, не раз летавший ночью к партизанам, встретил генерала в наскоро сколоченном бараке беспечной улыбкой.

— Товарищ генерал! Машина к вылету готова! Доложил старший лейтенант Брыкалов.

— И чему вы радуетесь, старший лейтенант Брыкалов? — спросил Власов, озабоченный и вызовом, и делами своей армии, оставленной на начальника штаба, разглядывая молодого летчика.

— Всему радуюсь, товарищ генерал! И хорошей погоде, и что немцев от Москвы турнули, и что назад лететь, а не к черту на кулички. Одним днем живем, товарищ генерал, потому и радуюсь, что день прожит, а ты все еще жив. Война, товарищ генерал…

— А мимо Москвы не проскочишь? — перешел Власов на ты.

— Будьте спокойны, товарищ генерал, не проскочим.

— Тогда полетели.

Самолет все время жался к темной земле, где не видно ни единого огонька, и потому звезды на небе казались особенно яркими. Власов замирал, когда верхушки сосен и елей мелькали почти на одном с ним уровне. Только вывалившаяся из-за горизонта луна осветила наконец заснеженную землю, да так ярко, что стали видны отдельные деревья, обрывистые берега речек, ползущие по дороге машины и конные сани, везущие к фронту все, без чего фронту не обойтись. И Власов успокоился.

А самолет поднялся выше, и скоро вдали показалось что-то темное и мрачное, на лес ничем не похожее: Москва.

Сели на Центральном аэродроме, пролетев сквозь строй аэростатов заграждения. Отсюда Власова повезли в центр уже на «эмке». Мимо тянулись все те же темные дома, баррикады, противотанковые ежи. Привезли в управление кадров Красной армии. Здесь генерал Власов узнал, что его назначили заместителем командующего Волховским фронтом, что ему присвоили очередное воинское звание — генерал-лейтенанта.

Из управления кадров он направился в Генштаб. Начальник Генштаба маршал Шапошников принял его незамедлительно, справился о здоровье, о семье, поздравил с награждением орденом Ленина за успешное командование армией во время контрнаступления, затем подробно ознакомил с положением дел на Волховском, Ленинградском и Карельском фронтах.

— Обстановка там складывается весьма запутанная, Андрей Андреевич, — осторожничал маршал Шапошников, испытующе поглядывая на Власова. — 2-я армия прорвала немецкую оборону, вышла на тылы противника, но прорыв осуществила на узком участке фронта, что само по себе чревато пагубными последствиями. Нынешнее командование Волховского фронта явно не использует все силы и средства, которые ему предоставлены для деблокирования Ленинграда. Вы хорошо провели наступательную операцию в должности командующего 20-й армии, ГКО довольно вашей работой. Поезжайте, голубчик, разберитесь на месте, что и как. Если у вас появятся какие-то идеи на сей счет, связывайтесь напрямую с Генштабом, лично со мной. Товарищ Сталин надеется, что вы проявите присущую вам инициативу и решительность, в результате чего удастся изменить обстановку на Волховском фронте к лучшему.

И маршал Шапошников, выйдя из-за стола, проводил Власова до двери кабинета и, крепко пожав его руку, напутствовал:

— Желаю вам всяческих успехов, Андрей Андреевич. — И добавил весьма многозначительно: — На вас вся надежда.

Что ж, Сталин слово свое сдержал. Следовательно, он, Власов, воевал неплохо. А надежду он оправдает — тут и думать не о чем.

Сорокапятилетний генерал-полковник Мерецков Кирилл Афанасьевич командовал Волховским фронтом с декабря сорок первого. После снятия с должности начальника Генштаба Красной армии он некоторое время служил в наркомате обороны, с началом войны командовал Седьмой отдельной армией, противостоявшей финским войскам на перешейке между Ладожским и Онежским озерами, пятился до тех пор, пока не понял, что озера вот-вот перестанут прикрывать его фланги, и только резкий окрик из Москвы заставил его остановиться. Но это Мерецкову уже не помогло: он был обвинен в предательстве, сидел под следствием военной прокуратуры, однако злого умысла в его действиях найдено не было, и Мерецков был прощен. До него дошли слова Сталина, сказанные будто бы на военном совете: «Усердный, но трусоватый, хитрый, но дурак». Может, и не говорил Сталин такого, но в Генштабе с начала войны развелось столько всяких пустомель, что нет ничего удивительного в том, что Генштаб почти никак не влияет на положение фронтов. Зато кривляться — это они могут. Ну да черт с ними, лишь бы только не мешали, так ведь мешают — в этом все дело.

Между тем и в отсутствие Мерецкова дела на Северо-Западном фронте шли из рук вон плохо: немцы взяли Шлиссельбург, затем Тихвин, — Ленинграду грозила полная блокада, и незадачливому полководцу снова доверили командование — на сей раз Волховским фронтом: другие начальники оказались еще незадачливее. Теперь Мерецков обязан был строго исполнять директивы, присылаемые из Москвы, вплоть до того, какую дивизию куда направлять и где самому находиться — в штабе фронта или в какой-то из дивизий. Под такой недремлющей опекой войска фронта сумели отбить у немцев Тихвин и закрепиться по реке Волхов. Блокада Ленинграда хотя и не была снята, но оставался путь через Ладогу, который кое-как питал умирающий от голода город.

На командный пункт Волховского фронта Власов прилетел вместе с маршалом Ворошиловым, отвечающим за Северо-Западное направление, членом Политбюро и секретарем ЦК Маленковым и заместителем командующего ВВС Красной армии генералом Новиковым. Таким вот образом Сталин подкреплял авторитет Власова и, зная завистливый характер Мерецкова, показывал, что у того есть весьма небольшой выбор: или выполнить приказ на прорыв блокады, или снова свалиться вниз, но уже окончательно. С другой стороны, Сталин рассчитывал, что Власов поможет Мерецкову, потому что и его дальнейшая карьера будет зависеть от выполнения того же приказа, и если дела пойдут успешнее, Власов либо займет место Мерецкова, либо… Впрочем, там будет видно.

— Рад, очень рад, что будем служить вместе, — говорил Мерецков, тиская руку Власова после того, как поздоровался с Ворошиловым, Маленковым и Новиковым, а сам, хотя и улыбался, смотрел на новоявленного заместителя выпуклыми глазами с подозрением и настороженностью, и казалось Власову, что на широком лице комфронта живут лишь глаза да губы, а само лицо одеревенело и походит на маску.

— Вот и хорошо, — подхватил Ворошилов с довольной улыбкой на круглом — по-кошачьи — лице. — Уверен, что вы сработаетесь и вместе добьетесь отличных результатов. Товарищ Сталин придает большое значение наступлению Волховского фронта и прорыву блокады Ленинграда, — добавил он обязательные слова о Сталине, как бы снимающие с него, с Ворошилова, всю ответственность за назначение генерала Власова на должность замкомфронта.