Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Между тем войска фронта стремительно продвигались в глубь занятой немцами территории Украины. К концу дня это продвижение составило для войск, наступавших южнее Харькова, десять километров. Несколько поотстала северная группировка, но там, судя по всему, сосредоточены более крупные силы противника. Ничего, еще один нажим — и враг побежит. И тогда Сталин увидит, что зря он ругал Хрущева и даже грозил ему трибуналом за поражение Юго-западного фронта в августе-сентябре сорок первого. А виноват был не Хрущев, а командующий фронтом генерал Кирпонос: это он вводил в заблуждение первого секретаря ЦК КП(б)У Хрущева, уверяя, что сможет удержать не только Киев, но и правобережье Днепра, и все потому, что боялся разделить печальную участь командующего Западным фронтом генерала Павлова. А Хрущев — он что? — он не военный, не специалист в этом, так сказать, вопросе. Поэтому тоже уверял Сталина, что и Киев удержат и все прочее. А теперь — теперь совсем же другое дело! Теперь даже неспециалисту ясно, что удар советских армий немцам не удержать, как не удержать решетом воду. Тем более что он, Никита Хрущев, за эти полгода войны многому научился, и если в тактике хромает, так она ему и не нужна, зато в стратегии и влиянии ее на политику разбирается получше многих.

Прошел день, другой, третий. Войска шли вперед, ломая ожесточенное сопротивление врага. До Харькова оставалось не более двадцати километров. И хотя сопротивление противника нарастало, чувствовалось однако, что еще немного, и оно будет сломлено окончательно. Тимошенко бросал в бой все новые дивизии, не заботясь о резервах. Он был уверен, что владеет инициативой, что в такой ситуации немцам остается лишь одно: уйти из Харькова, выпрямить фронт и постараться задержать советские войска на каком-нибудь промежуточном рубеже. Самого маршала Тимошенко тоже, между прочим, подстегивала обида на Сталина за то, что снял его с наркомов обороны, затем с командования Западным фронтом. Он тоже хотел доказать, что способен на многое и, уж во всяком случае, ни в чем не уступает тому же Жукову.

Миновал еще один день. И еще. Сопротивление немцев возрастало. Каждая деревенька, каждый бугорок были превращены противником в опорные пункты, которые приходилось брать штурмом. Снова в небе господствовала немецкая авиация, наступающие все чаще подвергались ее безнаказанному воздействию. Было непонятно, откуда командующий Шестой немецкой армией генерал Паулюс получает резервы, которых вроде бы не должно быть. Маршал Тимошенко нервничал, но вида не показывал, бодрился. О выходе к Днепру уже не мечталось: хотя бы отобрать у противника Харьков. Но и эта задача с каждым днем усложнялась: потери в войсках росли, танков, артиллерии становилось все меньше. Понять что-либо в сложившейся ситуации было невозможно…

Начальник штаба фронта генерал Баграмян, докладывающий обстановку, замолчал, видя, что командующий фронтом его не слушает, что он мыслями витает где-то далеко от этого стола с разложенной на нем картой. Баграмян кашлянул — и Тимошенко, встряхнув обритой головой, посмотрел на него, собрав на лбу глубокие складки кожи.

— Да, так что ты говоришь про левый фланг?

— Я говорю, что наши летчики обнаружили на левом фланге в районе Славянска танки противника. Не исключено, что там сосредоточивается танковая группа Клейста с тем, чтобы нанести удар во фланг наступающим армиям.

— Какая такая группа Клейста? — возмутился Тимошенко. — Что эти летчики морочат голову себе и другим? У страха глаза велики: увидят десяток танков — и в крик: караул! танковая армия! По нашим данным 1-я танковая группа Клейста практически вся находится в Крыму. Она не может за три-четыре дня оказаться в районе Славянска. К тому же у нее в тылу остается Севастополь, а это тебе не хухры-мухры.

— Все-таки, Семен Константинович, я бы выдвинул на левый фланг Барвенковского выступа усиленную противотанковой артиллерией резервную дивизию. Как говорится: от греха подальше.

— А у нас в резерве и осталась всего одна дивизия. Вся надежда, что Верховный выделит для нас хотя бы одну полнокровную армию. Но для этого надо изо всех сил продолжать наступление. Дивизия нам понадобится в другом месте.

Зазвонил телефон прямой связи со Ставкой.

Тимошенко взял трубку, назвал себя.

— Здравия желаю, товарищ маршал, — прозвучал в трубке уверенный баритон. — С вами говорит исполняющий обязанности начальника Генштаба генерал-майор Василевский. Меня интересует положение на вашем фронте.

— Положение у нас отличное, товарищ Василевский. Войска продолжают наступление. Противник, правда, защищается отчаянно, но чувствуется, что из последних сил. Нам бы, товарищ Василевский, хотя бы одну полнокровную армию и сотни две-три новых танков, и мы бы через несколько дней были в… — Тимошенко хотел сказать в Полтаве, но вовремя одумался: — … были бы в Харькове.

— Я доложу товарищу Сталину о вашем пожелании. Но у Генштаба есть данные, что противник сосредоточивает против левого фланга ваших наступающих войск усиленную танковую группировку. Не исключено, что в районе Славянска сосредоточивается вся 1-я танковая группа Клейста, готовящаяся нанести удар во фланг и тыл наступающих армий Юго-Западного фронта…

— Мне известно о том, что в указанном вами районе появились танки противника, — бесцеремонно перебил «исполняющего обязанности» маршал Тимошенко. — Но десяток-другой танков еще ни о чем не говорят. К тому же мы уже били этого Клейста под Ростовом в прошлом году, побьем и в этом. С этой целью принимаем меры: выдвигаем на фланг противотанковую артиллерию и резервные части. Я повторяю: на всякий случай. Но должен заметить, что в таком случае мы практически остаемся без всяких резервов. Напомните об этом товарищу Сталину.

— Хорошо, я напомню. Но советую вам усилить разведку в угрожаемом направлении. Желаю успехов.

Тимошенко положил трубку.

— Они нам успехов желают, — проворчал он. — Лучше бы несколько дивизий пожелали. — А про себя подумал: «Этот Василевский с самого начала не верил, что мы можем так развернуться. Сидит, понимаешь ли, в Москве и думает, что ему оттуда все видно, а нам, на месте, ничего. Насобирали, понимаешь ли, умников, вот они и мутят воду, не дают развернуться…»

Дверь отворилась, оборвав сердитые размышления командующего Юго-Западным направлением, и в помещение стремительно вошел Хрущев, запыленный, но сияющий, как новенький советский золотой червонец, выпускавшийся в начале двадцатых годов. Он снял с себя фуражку, повесил на крюк, вбитый в стену у двери, заговорил возбужденно, топчась возле стола с картами и размахивая руками:

— Ну, Семен Константинович! Ну, скажу я тебе… это ж просто… даже слов у меня нету, чтобы выразить, так сказать, свои чувства! Наши бойцы и командиры… они ж дерутся, как львы! Представляешь, один пулеметный расчет уничтожил за два часа двести фашистов! Двести! А! В войсках такой подъем!.. такой подъем!.. Да мы на одном энтузиазьме дойдем до самого Днепра! — вот что я тебе скажу, дорогой мой Семен Константинович. Хана немцам! Полная хана! Как говорит поговорка: если у бабы юбка сваливается, то и штаны не удержать… Ха-ха-ха!