Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Через пару дней ранним утром вдруг застучали зенитки в районе поселка имени Фрунзе, и высоко в небе стали распускаться белые клубочки, а значительно выше этих бесполезных клубочков кружил маленький самолетик, и оттуда вниз стекало назойливое прерывистое зудение.

— Разведчик, — со знанием дела произнес командир саперов лейтенант Волокитин с черными петлицами и серебристыми топориками в них. — Черт его достанешь. — И, махнув рукой, заключил: — Того и гляди, нагрянут.

Зенитки, стрельнув еще пару раз, замолкли, а в наступившей тишине стал вдруг слышен далекий гул, напоминающий грозу, но говорящий явно не о грозе, а о том, что надвигается оттуда, с северо-запада, что-то неумолимо жестокое, не рассуждающее и не щадящее ничего и никого.

Петра Степановича этот гул подстегнул, как старую лошадь посвист кнута. Он затрусил к дебаркадеру, где шла погрузка последних вагонов. Рабочим помогали и саперы, и женщины из рабочего поселка, которые не могли уехать хотя бы потому, что всех увезти невозможно.

Неподалеку вдруг рвануло.

Петр Степанович вздрогнул и остановился, будто налетел на столб, и со страхом глянул в ту сторону. То, что он увидел, заставило сжаться от боли его сердце: в клубах дыма медленно оседала доменная печь соседнего завода. Потом прогремел второй взрыв, третий, и пошло громыхать по всей длинной линии заводов, выстроившихся вдоль железной дороги, ведущей к Харькову и далее на Москву.

«Боже мой! — с тоской думал Петр Степанович, слушая эти взрывы. — Ведь столько труда, столько труда вложено в эти домны, в эти заводские корпуса… во все то, что создавалось здесь последние десять лет на моих глазах и моими же руками. Поднимется ли это вновь или со временем ржавой трухой сравняется с землей и порастет бурьяном? Вернусь ли я когда-нибудь сюда, или жизнь моя окончится в чужих краях?»

Но ни сам он себе, ни кто другой не могли дать ответа на эти вопросы.

Вечером через Константиновку потянулись отступающие войска и беженцы. Запыленные, усталые, с пересохшими ртами, они брели по дороге бесконечной вереницей, равнодушно поглядывая по сторонам.

Между тем, обещанного паровоза все не было, хотя состав из двадцати четырех вагонов был загружен полностью. А с соседних заводов ушли последние эшелоны.

Петр Степанович то и дело выходил за проходную и выглядывал обещанный паровоз. Но нити рельсов терялись вдали, а даль была пуста: ни черного силуэта, ни дымка. «Неужели забыли?» — в отчаянии думал Петр Степанович, не зная, на что решиться. Поток отступающих войск и беженцев двигался всю ночь. К утру он поредел, превратившись в тоненькую прерывистую струйку. Тревога прочно вошла в душу Петра Степановича, тревога и неуверенность: и бросить нагруженные вагоны нельзя, и оставаться долее опасно.

Во второй половине дня налетели самолеты. Их было всего шесть штук. Они прошли над заводскими трубами, развернулись, сбросили несколько бомб на дорогу, с которой разбегались в ближайшие сады немногие отступающие и беженцы, и полетели назад. Через некоторое время загромыхало где-то за городом и стихло.

Люди снова выбирались на дорогу, отряхивались, разыскивали свои пожитки, где-то отчаянно кричала женщина, кто-то звал на помощь плачущим голосом, но никто не спешил на эти крики. Унылый людской поток стронулся с места и потек дальше, улегшаяся было пыль снова поднялась над дорогой тонкой кисеей, на обочине остались убитые и раненые и застывшие над ними в отчаянии неподвижные фигурки.

Под вечер Петр Степанович снова вышел из проходной. По дороге двигалась небольшая колонна красноармейцев, впереди шагал командир. Голова забинтована грязным бинтом с запекшейся на нем кровью. И у многих его бойцов тоже виднелись бинты, а сзади них тощие лошадки тащили две подводы с ранеными, которые, видать, не могли идти самостоятельно.

Петр Степанович пересек железнодорожные пути, шагнул к командиру и, подлаживаясь под его шаг, заговорил:

— Простите, товарищ командир. Вы не скажете, далеко ли еще немец?

Командир медленно повернул голову к Петру Степановичу, остановился. Остановились и шагавшие за ним бойцы.

— А вы что, немца ждете?

— Нет, что вы! — воскликнул Петр Степанович протестующе. И даже руки выставил вперед, как бы защищаясь от несправедливого обвинения. Затем торопливо пояснил: — Видите ли, я — заместитель главного технолога завода. Мне приказано эвакуировать завод. Мы все погрузили в вагоны, остался последний состав, а паровоза все нет и нет. И телефоны не работают. И в райкоме никого нет — я посылал. Соседние заводы уже взорвали, а мы вот… — и Петр Степанович развел руками, показывая, что он совершенно не знает, что делать.

Командир качнул головой, поморщился, и Всеношный, решив, что ему не поверили, добавил, сердито сведя выгоревшие на солнце брови:

— У меня сын пограничник, уважаемый, дочь — врач, служит в военном госпитале, а вы такое…

— Извините, товарищ, не хотел вас обидеть. А что касается немца, так он уже занял Краматорск, подходит к Сталино, вот-вот будет здесь, можете не успеть проскочить на Ворошиловград, даже если вам дадут паровоз. Да и мосты… Я слышал, взорваны мосты, поэтому и паровоза нет.

— Да как же мне быть? — испугался Петр Степанович, и не столько за себя, сколько за жену и внуков, которые ждут его, а он может и не приехать, и тогда кто-то, как вот этот командир, подумает, что он ждал и дождался-таки немцев. А если учесть прошлую судимость… — и тело Петра Степановича обдало холодом безмерного ужаса и ноги стали ватными.

— Что с вами? — участливо спросил командир, и, поддержав Петра Степановича, помог ему сесть на кучу шлака. Затем крикнул: — Санинструктор! Санинструктора сюда!

— Со мной люди, а тут такое дело, — бормотал Петр Степанович. — Я отвечаю за ценности… материальные, за рабочих, на мне ответственность…

Подбежавшая молоденькая женщина, почти девочка, послушала его сердце, прижавшись ухом к груди, приложила к ней мокрую тряпицу, натерла виски нашатырем.

— Какие там ценности, товарищ! — произнес командир с досадой. — Столько всего уже уничтожено, столько народу гибнет… Поджигайте все, что может гореть, взрывайте, если есть чем, и уходите на восток, пока есть такая возможность. По Донцу стоят наши войска, там сейчас создается оборона… — И, заглянув в глаза Петра Степановича, участливо спросил: — Ну, как вы? Легче стало?

— Спасибо, вроде легче.

— Сердце у него, товарищ капитан, — пояснила санинструктор и виновато развела руками.

От проходной спешили двое рабочих.

— Кончай перекур! — приказал командир.

Люди зашевелились, потянулись в строй, и колонна двинулась дальше.

Бригадир такелажников Емельянов помог Петру Степановичу встать на ноги, седоусый рабочий поддержал с другой стороны, повели к проходной. У проходной их встретил командир саперов лейтенант Волокитин.