Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Подбежал лейтенант-связист, доложил:

— Товарищ командарм! Вас вызывает «девятьсот тридцать первый».

«Девятьсот тридцать первый» — это на сегодняшний день позывной Сталина. И Конев поспешил в машину с радиостанцией.

— Здравствуйте, товарищ Конев. Как у вас идут дела? — прочитал Иван Степанович на узкой ленте, ползущей из чрева замысловатого аппарата. И тут же начал диктовать ответ, который, проходя через шифровальную машину, шел в эфир в виде точек и тире.

— Здравия желаю, товарищ Сталин. Дела у нас идут хорошо. Войска армии продвинулись в заданном направлении более чем на двадцать километров. Но противник постоянно наращивает удары из глубины, подтягивает резервы…

— Так вы собираетесь брать Духовщину или нет? — возник на желтоватой полоске текст, и Коневу представился Сталин, раздраженно посверкивающий рыжеватым глазом.

— Духовщину мы возьмем непременно! — воскликнул Конев с таким надрывом в голосе, точно сама мысль о том, что эта самая Духавщина не будет взята его войсками, есть ни что иное как оскорбление его лично и возглавляемых им войскам, так что даже видавший виды лейтенант-связист, стучавший клавишами, с удивлением глянул на генерала.

— Надеюсь, ваша уверенность не разойдется с вашей решительностью, — простучало в ответ. И тут же вопрос: — А не могли бы вы из дальнобойных орудий обстреливать этот город? По данным разведки, там расположен штаб крупного соединения противника.

— Мы уже готовим нашу дальнобойную артиллерию для такого удара, товарищ Сталин, — ответил Конев, не задумавшись ни на мгновение, хотя минуту назад у него и в мыслях не было ничего подобного.

— Желаю вам успехов.

— Спасибо, товарищ Сталин, — бодро поблагодарил Иван Степанович, и лейтенант быстренько отстучал последние три слова.

Аппарат еще какое-то время трещал и щелкал, наконец замер, лишь красные и зеленые лампочки перемигивались друг с другом на пульте управления.

Конев тут же велел адъютанту призвать начальника артиллерии армии, и, едва тот явился, решительно поставил перед ним задачу: срочно выдвинуть дальнобойную артиллерию и накрыть ею Духовщину.

— Не дотянем, Иван Степанович, — ответил артиллерист. — Еще бы километров пять-шесть, тогда бы куда ни шло. Не ставить же нам пушки рядом с передовой — раздолбают.

— Ладно, но ты имей в виду: это приказ свыше.

Конев не успел покинуть радиостанцию, как к аппарату его вызвал командующий Западным фронтом маршал Тимошенко. Его тоже интересовало, как идет наступление и можно ли обстрелять Духовщину. Конев доложил, что наступление развивается по плану, противник контратакует, неся при этом большие потери в живой силе и технике, что для рейда по тылам противника готовится конно-механизированная группа, что дальнобойная артиллерия выдвигается на огневые позиции.

— Что вы бьете фашистов, это хорошо, — будто звучал на ленте недовольный баритон маршала. — Но тот факт, что вы при этом расходуете слишком много снарядов, это плохо. Особенно крупных калибров. Такие снаряды обходятся нашей промышленности в копеечку. Да и заводы не успевают их выпускать, как вы их пускаете на ветер.

— Никак нет, товарищ маршал! Бьем исключительно по разведанным скоплениям живой силы и техники противника, — ответил Конев. — Но ваше замечание учту. Что касается обстрела Духовщины, так нам надо еще хотя бы один комплект снарядов для дальнобойной артиллерии.

— С этим мы разберемся, — пообещал маршал. — Мы получили ваш план наступления и в целом его одобряем. Однако считаю, что вы должны самолично и непосредственно с капэ дивизии контролировать ход прорыва обороны противника и ввода в прорыв подвижной группы.

— Я так и собирался сделать, товарищ маршал. Конная дивизия и танковая бригада только что преодолели переправу через реку Вопь. Должен заметить, что авиация противника постоянно бомбит переправу и наши колонны на марше. Наши летчики не успевают своевременно прикрывать нас с воздуха…

— Нечего мне рассказывать об одном и том же по сто раз! — возмутился Тимошенко. — Авиация противника, авиация противника! Надоело слушать одно и то же! Надо держать теснее связь со своей авиацией, тогда и дела пойдут надлежащим образом. Когда собираетесь вводить подвижную группу в прорыв?

— Завтрашним утром, как только пехота пробьет коридор прорыва.

— Поторопитесь, а то фрицы подтянут подкрепление и все ваши усилия пойдут прахом. И еще: танковую бригаду в прорыв не посылайте. Пусть конница сама поработает.

— Будет исполнено, товарищ маршал.

«Сидит там, — подумал Иван Степанович, презрительно передернув плечами, по застарелой в нем комиссарской привычке критиковать свое начальство, не затрудняясь в выражениях, но исключительно про себя, при этом ничем не выдавая своего неудовольствия, но как бы обращаясь к невидимому собеседнику, согласному с ним на все сто процентов. — Сидит там, понимаешь ли, и выдумывает всякую чертовщину. Танки, видишь ли, не посылай, самолично и непосредственно ему подавай… Вон Жуков… под Ельней… заставлял командиров и комиссаров батальонов, полков и даже дивизий ходить в атаку впереди своих подразделений: приучал не бояться бомбежек и минометного огня. И что? Лучше от этого стало? И где эти командиры и комиссары? Лежат перед немецкими окопами. И разве изжили после этого войска боязнь бомбежек и артобстрелов? Черта с два! У немцев командиры в атаку не ходят. Они самолетам противника не позволяют бомбить свои порядки, они, прежде чем наступать, стараются подавить нашу артиллерию и пулеметы. Поэтому они нас бьют, а мы…»

— Товарищ командующий! — вытянулся перед Коневым командир роты охраны штаба армии. — Броневики и танкетки готовы к выступлению. На чем вы поедете?

— На танкетке.

— Есть.

И вслед за этим истошный крик: «Во-озду-ух!» И новая волна «лаптежников» накрыла переправу. На этот раз самолеты атаковали и опушку леса. Все кинулись в щели. Точно ураган пронесся по опушке и склону холма из мелких бомб. Когда самолеты отбомбили, Конев, выбравшись из щели, увидел горящую передвижную радиостанцию и броневик.

— Опять навели на нас фрицев эти радисты, черт бы их побрал, — проворчал член военного совета Девятнадцатой армии бригадный комиссар Ванеев, выбирая за шиворотом комочки земли. — Ты как хочешь, Иван Степанович, а только радиостанции держать подле себя есть большой и ничем не оправданный риск.

— Ладно, я поехал, а ты тут пока разберись и с рациями, и со всем остальным. Без связи мы глухи и слепы.

— Делегатами надежнее. Да и проводная тоже.

Конев криво усмехнулся и полез в танкетку: он и сам придерживался той же точки зрения, с той лишь разницей, что знал наверняка: дело не в самой радиосвязи, — немцы без нее никуда! — а в том, как ее использовать. Тут у нас сплошные неувязки. Да и сами радиостанции не чета немецким.