Джеймс Пайк - В индейских прериях и тылах мятежников [Воспоминания техасского рейнджера и разведчика]

Мы решили отдохнуть, а заодно решить, каким образом доставить добычу в наш лагерь. Это была крупная лань и весила она не менее ста фунтов. Поскольку я был сильнее, я предложил Джону нести мою винтовку и револьверы, а я взял бы на себя оленя. Он предложил оставить половину туши, но я воспротивился, но тут, вспомнив, в каком состоянии наши люди, он принял мое предложение и помог мне взвалить оленя на мои плечи.

У родника мы встретились со всеми, кто мог идти самостоятельно, а за ними, сильно от них отдалившись, медленно шли наши вьючные мулы с нашими отставшими. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь так радовался оленине, как эти люди. Голодные рейнджеры были просто в восторге — через пару минут олень был освежеван, и меня пригласили на дележ мяса. Каждому выдали по небольшому кусочку — но лучшие и побольше размером получили особенно изголодавшиеся. Много слез радости оросило эти жалкие крохи — грубые и суровые рейнджеры душили меня в объятиях своей неистовой благодарности и искренне благодарили Небеса за наше спасение.

Весь день мы неотлучно провели у родника, там же и заночевали. Ночью нас атаковали индейцы, но все остались живы и лошади наши тоже остались при нас. Дикари, получившие хороший отпор, отступили, и больше мы их не видели.

Теперь, несколько отдохнувшие и окрепшие, мы снова попытались пересечь ранее непроходимую для нас равнину. Двигаясь вдоль речки к ее верховьям, мы достигли царства луговых собачек — там не было ни травы, ни других растений — все они были поглощены бизонами. Исследуя реку, мы обнаружили, что в разных местах ее вода обладает разным вкусом. У содержащих огромное количество гипса берегов, она горчила, у соляных мысов, которые она обтекала — соленая, а посреди — сладкая, поскольку она исходила из расположенного на левом берегу родника, а то, что этот живительный поток расположился вдоль центра русла, объяснялось его особенным изгибом в том месте.

На переход через равнину мы потратили три дня и все это время питались только побегами опунции. Стоило хотя бы одной из них попасться на глаза нашим голодным людям, как они, даже не утруждая себя удалением с их листьев острых шипов, моментально съедали их вместе с ними. Многие сильно пострадали от этого — их исколотые губы и язык распухли, — это очень болезненно и неприятно.

Вот так мы и шли три дня, а утром четвертого, внезапно вышли из пустыни. Еще немного, и мы оказались в одном из самых красивых и плодородных мест штата. Трава здесь была очень высокой, а когда мы нашли наполненную свежей водой ложбину, мы сразу же отправили своих лошадей пастись. Животные отдохнули и приободрились, мы пошли дальше, но, не пройдя и мили, внезапно натолкнулись на огромное стадо бизонов. Мы тотчас спешились и приготовились к грандиозной охоте. Бизоны не видели, как мы готовились — полк был разделен на две группы, одной командовал сам полковник, а другой руководили наши друзья-индейцы.

Отряд полковника шел по равнине, а другой — по горному кряжу — на виду у стада, но с наветренной стороны — так мы шли до тех пор, пока не подошли к нему на расстояние ружейного выстрела. Затем мы резко повернули направо, вниз, в глубокий овраг, и низко пригнувшись, осторожно крались 400 или 500 ярдов, а потом, когда мы оказались почти в самой их гуще, по условному сигналу каждый человек выбрал свою жертву и убил ее. С первым же выстрелом стадо кинулось наутек, но решившие наесться досыта люди вытащили свои револьверы и стреляли до тех пор, пока стадо не вышло за пределы досягаемости их пуль. Погибло около 20-ти бизонов, а кроме того, многие были ранены. Но мы охотились не ради удовольствия, а ради мяса — раненых мы предоставили самим себе, а сами накинулись на мертвых и сырьем поедали их мясо.

Трое или четверо бросились на одну корову и начали вырезать куски мяса из самых разных частей ее тела, хотя животное еще не умерло, напротив, оно отчаянно сопротивлялось. Капитан Вуд вырезал из ее горба один стейк, шауни Джек — другой, а Нейборс своим ножом извлек из нее восхитительнейший — наполовину жирный, наполовину мясной — кусочек той плоти, что находится прямо за лопаткой, под задней частью горба. Я же, понимая, что мясо нужно готовить, так хотел есть, что не смог бы дождаться завершения столь медленного процесса, и, глядя на бизона как на изысканное лакомство, воткнул свой длинный нож в ее бок, всунул в рану свою руку, ухватил пальцами как можно больше пока еще теплого жира, вырвал его оттуда и съел. Я знаю, читатель назовет это дикостью, но пусть не забывает — мы слишком долго голодали. Я был так голоден, что этот огромный и сочащийся кровью кусок жира, казался мне вкуснее всего того, что я когда-либо ел в своей жизни.

Немного утолив свой голод, мы вернулись к заполненной водой ложбине, отпустили наших лошадей пастись, а сами сразу же начали собирать наше мясо и жарить его — мы ели до тех пор, пока не насытились полностью. Единственно, что омрачало нашу радость, так это отсутствие соли. Во время марша через пустыню нас окружали горы соли, но у нас не было мяса. А теперь, среди изобилия мяса, у нас не было соли.

После основательного отдыха мы возобновили наш марш и, пройдя около пяти миль, достигли реки Биг-Уашита. Здесь мы остановились на пять дней и полностью посвятили их охоте. Сыровяленое мясо было нашим хлебом и свежее мясо говядиной — мы непрерывно лакомились то лосятиной, то олениной, то мясом антилопы то индюшатиной. За эти пять дней сплошного праздника, все то, что мы пережили в пустыне, было забыто и, в конце концов, полностью возрожденные и восстановившие свою былую силу, мы пошли дальше.

Прямая дорога привела бы нас в другую пустыню, но теперь, знающие и опытные, мы решили идти вдоль рек, несмотря на всю их извилистость. Таким образом, мы прошли вдоль Биг-Уашиты до того места, где пересекались дороги на Белнап и Радзимински, а затем — прямо к находившемуся в 75-ти милях оттуда нашему месту назначения. Наш путь пролегал по богатой стране, с большим количеством дичи, и мы жили, как богачи — роскошно — но исключительно на мясе, и поэтому читатель может представить, как мы возликовали, когда у Литтл-Уашиты повстречали повозку — груженую мукой, беконом, двумя печками и двумя сковородами. Мы сразу же подумали о хлебе, и как же быстро работали наши руки, замешивающие для него тесто! Те читатели, которые посвящены в тайны кулинарии, вполне могут представить себе, как выглядел испеченный нами хлеб, с учетом весьма неподходящих для хлебопечения условий, но все же, это был хлеб, и мы очень радовались ему. Многие недели мы не ели ничего, кроме мяса, а теперь мы только и делали, что пекли хлеб и ели его, а съев, пекли снова, и снова ели — и так до тех пор, когда одни стали вполне достойными кандидатами для больницы, а иные — и для кладбища. Поступивший следующим утром приказ идти дальше слышали только те, кто страдал либо от коликов, либо дизентерии, но некоторые из них могли идти своими ногами, и они шли. После каждой мили мы хоть кого-нибудь, да недосчитывались — двадцатипятимильный дневной переход осилили немногие, но отставшие, в конце концов, пришли тоже — это просто чудо, что никто из них не умер и не остался лежать на обочине.