Константин Сахаров - Белая Сибирь. Внутренняя война 1918-1920 гг.

В штаб моей армии поступали сведения о состоянии большевиков в те дни: их полк, во время учения за Тоболом, разбежался при появлении кучки конных, принятых красными за наших казаков. А пленные красноармейцы и перебежчики от них показывали в один голос:

– Вся Красная армия решила, что, коли белые будут дальше гнать, дойдем до Челябинска с боями, а там все рассыпемся, разбежимся и комиссаров перебьем…

Опять был момент перегиба истории. Поддержи нас чешские легионеры, хотя бы одной дивизией, хотя бы всего 10 тысячами из 50, – то красных не существовало бы, не было бы и угрозы 3-го Интернационала над всем миром. Русский народ был бы освобожден от кровавой его диктатуры. Но обленившиеся и заплывшие жиром банды чехов предпочитали сидеть в тылу, охраняя с оружием в руках наворованное добро.

А большевики, понимая опасность создавшегося положения, все силы направили против нас, бросили все, что было свободного в резервах, снимая части с других фронтов. В середине октября начались снова ожесточенные кровопролитные бои. Моя армия, не успевшая получить пополнений, таяла с каждым днем. Наконец, на четвертый день непрерывных боев, красным удалось переправиться через Тобол, прорвав растянутый фронт нашего левого фланга. Нестерпимо мучительно было переживать те дни, когда кучки наших храбрецов, только что совершивших победоносный марш к Тоболу, были принуждены из-за халатности тыла и преступного предательства отступать снова на восток.

Весь октябрь и ноябрь шли неравные бои. Большевики не потеряли времени даром. Они влили в свои ряды пополнения, усилились свежими частями и были числом сильнее нас во много раз. Наши белые армии отходили все более на восток, отбиваясь на каждом рубеже, терпя жестокие лишения. Начиналась сибирская зима, а наши части были только наполовину снабжены теплыми вещами и полушубками. Зато чешские склады и вагоны ломились от награбленного русского сукна, обмундирования и теплых вещей.

15 ноября большевики заняли Омск, бывший все время столицей правительства адмирала Колчака. Под прикрытием отступавшей армии спешно производилась эвакуация на восток в поездах по железной дороге всех раненых, больных, семей офицеров и добровольцев, а также и военных грузов.

Наш план заключался теперь в том, чтобы уйти на зиму в Восточную Сибирь, спасти кадры армии и удержать ими на зиму фронт в дефиле примерно на линии Мариинска. В течение зимы провести решительные меры для водворения порядка в тылу, извлечь из него все боеспособные элементы, пополнить ряды армии и весною 1920 года повести новое, решительное наступление на Волгу для освобождения Москвы.

План этот был тем выполнимее, что массы населения России и Сибири, познавшие на себе всю жестокость и всю нежизненность большевицкого режима, оказывали нам свою полную поддержку. Для выполнения этого плана в руках отечественных русских сил были три данных, три основы: живая сила армии, выдержавшей все испытания, ее вождь, адмирал Колчак, вера в которого не поколебалась до конца, и государственное русское золото, поезд которого, тридцать полных вагонов, сопровождал адмирала.

И все эти последние русские ценности были погублены предательством чешских легионов.

Паническое бегство чешских легионов. Закупорка ими Сибирской магистрали. Трагедия русских санитарных и беженских поездов. Мероприятия адмирала Колчака. За кулисами чешского предательства. Восстание, поднятое чехами во Владивостоке. Гайда во главе его. «Меморандум» чехов. Мнение современника. Отъезд адмирала Колчака от армии. Арест его чехами в Нижнеудинске. Пять флагов союзников. Восстание в Иркутске. Чехи выдают адмирала Колчака революционерам. Цена крови. Приказ большевицкого комиссара Смирнова о расстреле. Приказ передается чехами. Награда чехам от революционеров. Обращение чехов к населению Сибири. Предательство чехами русской армии. Приближение белых к Иркутску и ультиматум чехов. Ненависть Сибири и армии к легионерам. Жестокости легионеров по отношению к военнопленным. Расстрел музыкантов судетско-немецкой капеллы в Хабаровске. Расправа в Красноярске с пленными венгерскими офицерами

Как испуганное стадо животных, кинулись панически на восток чешские воинские части при первых серьезных неудачах на нашем фронте, когда русские армии отступили за Омск. Разнузданные солдаты чешских легионов, доведенные пропагандой Чехословацкого национального комитета и потакательством их главнокомандующего Жанена почти до степени большевиков, – силой и угрозами оружия отбирали паровозы от нечешских эшелонов.

Наиболее трудным участком железной дороги сделался узел станции Тайга; на магистраль здесь выходила Томская ветка, на которой была расположена самая худшая из трех чешских дивизий – 2-я. Ни один поезд не мог пройти восточнее станции Тайга. На восток от нее двигались бесконечной лентой исключительно одни чешские эшелоны, увозившие не только откормленных на сибирских хлебах, здоровых и сильных мужчин, дезертиров и военнопленных, но и награбленное ими на многие сотни миллионов долларов русское имущество. Число чешских эшелонов было непомерно велико, – надо вспомнить, что на 50 тысяч чехов было ими захвачено свыше 20 тысяч вагонов.

Западнее станции Тайга образовалась железнодорожная пробка, которая с каждым днем увеличивалась. Из русских эшелонов, стоявших западнее Новониколаевска, раздавались мольбы, а затем понеслись вопли о помощи, о присылке паровозов. Помимо риска попасть в лапы красных, вставала угроза смерти в нетопленых вагонах от голода. Завывала свирепая сибирская пурга, усиливался и без того крепкий мороз. На маленьких разъездах и на перегонах между станциями стояли десятки эшелонов с ранеными и больными, с женщинами, детьми и стариками. И не могли их продвинуть вперед, не было даже возможности подать им хотя бы продовольствие и топливо. Положение становилось поистине трагическим: тысячи страдальцев русских, обреченных на смерть, – а с другой стороны десятки тысяч здоровых чехов, стремящихся ценою жизни русских спасти свою шкуру.

Командир Чехословацкого корпуса – Ян Сыровый – уехал в Красноярск, их главнокомандующий, глава французской миссии, генерал-лейтенант Жанен, сидел уже в Иркутске. Все мероприятия русского министра путей сообщения, инженера Устругова, – невзирая на его кипучую деятельность и полную самоотверженность на самых трудных местах, – оставались безрезультатными. Одичавшая от страха чешская толпа дезертиров продолжала бесчинствовать. На телеграммы адмирала Колчака к Сыровому и Жанену с требованием прекратить гнусные безобразия Чехословацкого корпуса оба отвечали, что они бессильны остановить «стихийное» движение. Ян Сыровый вскоре принял недопустимо наглый тон, примешивая к своим отговоркам обвинения русского правительства в его «реакционности и недемократичности».