Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Впрочем, не только в Одесском округе находились смелые и ответственные командиры. Иные комдивы приказывали рыть окопы полного профиля, строить доты и дзоты, оборудовать артиллерийские позиции задолго до того, как война властно стала стучаться в полураскрытые двери границ. Готовились будто бы в учебных целях, но там и в таких масштабах, которые предусматривали планы боевого развертывания. Кто-то из таких прытких получал нагоняй от вышестоящего начальства, кому-то эти инициативы сходили с рук.

Немцы засекали робкие попытки русских укрепить свою границу, но лишь отмечали у себя на картах происходящие изменения да заверяли Москву в своих дружеских чувствах и намерениях. Протестовать и признавать эти попытки за провокацию не собирались, сами вдоль границы зарывались в землю, якобы для защиты своих войск от превентивных ударов Красной армии. Командование округов далеко не все знало об инициативах своих подчиненных, а иногда смотрело на них сквозь пальцы: хотят рыть, пусть роют.

Только в час-двадцать ночи 22 июня в штаб округа пришла директива, подписанная наркомом обороны маршалом Тимошенко и начальником Генштаба генералом армии Жуковым, о приведении войск приграничных округов в боевую готовность, о рассредоточении и маскировке авиации на полевых аэродромах, о скрытном занятии войсками боевых позиций и укрепрайонов, о затемнении городов.

Пока расшифровали и прочитали, пока осмыслили что к чему, пока составили соответствующие приказы для войск округа, зашифровали и отправили, минуло более часа. Начали передавать — оказалось, что с некоторыми штабами армий нет связи. Связались по рации, пока точка-тире-точка-тире-точка, прошел еще час.

— Достукались, — рычал Павлов, меряя шагами свой огромный кабинет от стола к двери и обратно. — По головам летали, а мы все разговоры разговаривали, все миндальничали, все чего-то ждали да на кого-то оглядывались. Дооглядывались. — И грязно выругался, отводя душу.

Безропотный начштаба округа генерал-майор Климовских молча слушал рычание своего начальника и невесело поглядывал в окно, за которым во всю горели уличные фонари и светились окна правительственных зданий.

— Хоть у нас в штабе задрапируйте окна! — вскрикнул Павлов. — Это черт знает что такое!

Климовских вышел. Через несколько минут появились заспанные люди, стали натягивать на окна черные шторы, вкручивать синие лампы общего освещения. Еще через какое-то время начали гаснуть огни в окнах здания ЦК КП(б) Белоруссии, но в зданиях Совнаркома свет не только не погас, а наоборот, стали загораться все новые и новые окна, свидетельствующие о том, что ответственные товарищи прервали свой сон и явились по месту службы — так, на всякий случай. Сказано же было: не спать.

Вошел начальник связи округа генерал Григорьев, доложил, что директива разослана в штабы армий и укрепрайонов, но с некоторыми полками, дивизиями и даже корпусами связи нет. Нет связи с большинством авиационных соединений.

В это время в кабинет вбежал бледный майор из оперативного отдела штаба и доложил, что немцы бомбят Брест, Гродно, Барановичи, Луцк, что на подходе к Минску слышен гул множества самолетов.

— ПВО! ПВО срочно к бою! — вскрикнул Павлов.

— Приказа не было, — упавшим голосом произнес вдруг побелевший Климовских. — Кто ж знал, что и Минск тоже…

— Так какого черта? — Павлов сам стал вызывать начальника ПВО округа, но тут Климоских, заглядывавший за штору окна, обернулся и радостно возвестил:

— Стреляют! Наши стреляют, Дмитрий Григорьевич!

В кабинете стало тихо, и сквозь стекла проникли звуки выстрелов зенитных орудий и разрывов снарядов: Бах-бах-бах! Пак-пак-пак! Но звуки эти тут же потонули в надвигающемся грохоте бомбежки.

С этих мгновений все сорвалось с места и покатилось под уклон, точно лишенный тормозов поезд, да с такой стремительностью, что Павлов и его штаб не успевали ни оценить события, ни принять соответствующие решения. Все, что создавалось в последние годы, вдруг стало разваливаться на глазах и продолжало рушиться, а его, командующего округом, приказы уходили в пустоту, из которой доносились лишь крики о помощи или вообще ничего не доносилось.

Москва требовала конкретных данных о противнике и своих частях, решительных контратак и даже контрнаступления, ударов всей авиацией по тыловым аэродромам противника, охвата прорвавшихся немецких танковых колонн с флангов, отсечения их от пехоты и уничтожения, а подчиненные Павлову войска откатывались кто под напором немцев, кто под напором панических слухов, деморализованные непрерывными бомбежками, без снарядов, без патронов, без горючего и продовольствия, без прикрытия с воздуха, часто без зенитной артиллерии, иногда без артиллерии вообще, но главное — без связи с вышестоящими штабами и соседями, не имея карт, не зная дорог, откатывались мимо складов и баз с этими самыми снарядами и патронами, горючим и продовольствием, а начальники этих складов и баз, белые от страха, стояли насмерть, не выдавая ничего, потому что не было приказа выдавать. И приказа не выдавать тоже не было. И уничтожать склады тоже нельзя без приказа, а приказы должны быть исключительно письменные, заверенные определенным кругом должностных лиц, с соответствующими печатями и на соответствующих бланках. А если уничтожать, то после уничтожения надо составить акт об уничтожении — и тоже с подписями и печатями, потому что, не дай бог, растащат казенное имущество, разворуют, и все это свалят на начальника склада или базы, потому что исстари бытует убеждение, что все тыловики — воры и жулики. Особенно — складские. А до ответственных лиц не дозвонишься, и бежать нельзя, и оставаться страшно. А еще семьи… А тебя дергают со всех сторон: и то дай, и это. И мародеры уже толпятся по закоулкам: пронюхали, сволочи, ждут удобного случая…

И все-таки сдавались: «А-а, берите! Черт с вами!», если какой командир проявлял ожесточенную настойчивость. И бойцы брали, сколько могли унести: патроны, консервы, сухари, торопливо набивали ими свои вещмешки и уходили… Куда? А бог его знает, куда.

День шел за днем, немцы стремительно приближались к Минску, столице Белоруссии.

Павлов бросал им навстречу все, что имел под рукой, но все это погибало еще на подходе к цели от непрерывных бомбежек, а то, что доходило до намеченного рубежа, не успевало ни развернуться, ни выяснить обстановку, как тут же подвергалось атакам немецких танков, пехоты и артиллерии и догорало в жарком пламени неравных сражений, почти не замедляя продвижения танковых колонн противника.