Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

Алешка хотел напомнить Бурбулису, что советская экономика даже при таком начальнике, как Горбачев, был первой в Европе, но промолчал: зачем же спорить с хозяином?

— Теперь самый главный вопрос… — Бурбулис встал прямо перед Алешкой, заглядывая ему в глаза, поэтому Алешка тоже поднялся.

— …сиди, сиди… — остановил его Бурбулис. — Это привычка лектора, я когда хожу — мыслю! — Так вот, Алеша, главный вопрос: какие задачи стоят сейчас перед Борисом Николаевичем и… нами? Командой Президента?

Отвечаю: быстро вырвать людей из плена их собственного прошлого. Научить человека как-то иначе смотреть на самого себя, привить ему интерес к рациональному накоплению трудового опыта и трудовых капиталов. Самое главное — быстренько построить в России народный капитализм! И мы его построим!

Пиджак у Бурбулиса был какой-то странный, на размер больше, похоже, а рукава почти касались ногтей.

«Похудел, — догадался Алешка… — Напряжение, видно. Занудлив, конечно, — вытягивает из себя фразы, как факиры в старом цирке вытаскивали у себя изо рта длинные-длинные ленты, иногда с бритвами… — но ведь то, о чем говорит Бурбулис, это действительно умно, интересно, да и необычно… в общем-то…»

— Пошли!.. — Бурбулис схватил Алешку за руку и потащил его в комнату отдыха. — Пошли!

Алешка сразу обмяк, хотя и не думал сопротивляться. В этом порыве сейчас было что-то очень властное и возбуждающее; Алешка не мог не подчиниться.

— Суббота все-таки, — бормотал Бурбулис. — Давай-ка по капле!

В комнате отдыха стоял небольшой аккуратный шкафчик. Бурбулис открыл дверцу, но вдруг передумал и подошел к сейфу.

— «Вдова Клико»… — пробовал, нет?

Он открыл сейф.

— Смори!

Алешка понятия не имел, что такое «Вдова Клико», но заметил, что бутылка — уже почата, шампанского здесь на два бокала, не больше.

Так и получилось: по бокалу

Бурбулис облизнулся:

— Это лучшее вино в мире, мой друг. Давай на брудершафт? Смотри: локоть в локоть…так…так…ты пьешь, я пью. Выпили… — они выпили. — Теперь давай поцелуемся!

Бурбулис не успел подставить ему свои губы, Алешка с размаха чмокнул его в щеку

— Ну, как шампанское? — обрадовался Бурбулис.

— Приятно…. — смутился Алешка. — Приятно…

— Приятно?

— Да.

— Ну, хорошо, — Бурбулис опять потрепал его по щеке. — Пошли! Старичок, наверное, уже подкатил…

…Борис Александрович так боялся опоздать, что пришел минут на сорок раньше. И сразу откуда-то появился Недошивин: крутился в «предбаннике».

На самом деле Недошивин был убежден, что Покровский руководит ансамблем народного танца (он видел когда-то этот ансамбль в сборном кремлевском концерте). А тут — старик, завернутый в шары: у Бориса Александровича болела щитовидка, ему было предписано врачами постоянно носить подушечку-платок.

Подушечку он прятал под шарф, заправляя шарф в плечи пиджака… неудобно, конечно, а что сделаешь?..

Недошивин аккуратно выяснял у старика, чем же все-таки он занимается.

— Постановки делаю, — объяснил Покровский. Он был в отличном настроении и приготовился к серьезному разговору.

— Так мы коллеги… — легонечко урчал Недошивин.

В аппарате Геннадия Эдуардовича не принято говорить громко.

— Да ну?

— Здесь, батяня, в Кремле, тоже сплошные постановки!

— А что идет? — заинтересовался Борис Александрович; Большой театр только что отказался от Кремлевского дворца, слишком дорогая аренда. Дворец полностью перешел на хозрасчет и поэтому пустовал: начальники ломили такую цену за аренду зала, что дворец было проще закрыть, чем содержать, найти арендатора — хотя бы на один вечер.

— Что же здесь ставят, молодой человек?

— Да так, хрень разная, — сообщил Недошивин. — Сплошные постановки: загляделся — схавают! Сегодня Гамлет, завтра труп. Хорошо, что я в этом уже прожарился.

— А…

— Вот так, батяня, и живем. Кроилово ведет к попадалову Понимаешь? Хуже, чем у Шекспира. В застенке сидим, короче.

— Где? — обмер Борис Александрович. — Где, простите?

— В застенке. Ну, за стеной… за кремлевской, — объяснил Недошивин. — В застенке.

— Да-а…

— Вот так, дорогой…

Он в сердцах махнул рукой и вышел в коридор.

Старость редко бывает красивой. Особенно в Москве. Русский человек вообще не любит жить, в старости — тем более.

Старость тех, кого Борис Александрович хорошо знал, кого уважал, была удивительной: старость Рихтера, Козловского, Семеновой, Рейзена, Мравинского…

Анна Андреевна Ахматова говорила Борису Александровичу, что Пастернак в старости был так красив, так… молод, что с молодым Пастернаком его просто невозможно сравнивать!

А сама Анна Андреевна? Царица. Бедно, очень бедно жила, но какое величие! Однажды, у кого-то в гостях… где это было? У Рихтера? У Ардова? Анна Андреевна обронила… ну, нечто дамское… что-то там предательски лопнуло, какая-то резинка, и это дамское… свалилось на паркет.

Анна Андреевна небрежно, ногой, откинула тряпку под стол и как ни в чем не бывало продолжала беседу: ничто не помешает разговору, если это разговор!

Последний раз Борис Александрович был в Кремле в 49-м. У Сталина.

Другие начальники — Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев оперой не интересовались. Правда, вечером 31-го декабря Раиса Максимовна любила посмотреть «Щелкунчика» вместе с детьми и скучающим Михаилом Сергеевичем, но оперу она тоже не любила.

— А что будэт ставить Ба-альшой театр? — Сталин всегда начинал разговоры с конца, у него не было привычки торопиться.

— «Риголетто» и «Псковитянку», — доложил Борис Александрович.

— Ха-рошая музыка, — одобрил Сталин. — Ска-жите… а идут у вас «Борис Годунов» и «Пиковая дама»?

— Нет, — насторожился Борис Александрович. — Сейчас не идут, Иосиф Виссарионович.

— А ха-рашо бы… — Сталин прошелся по кабинету. — Сначала «Годунов», а па-том — «Риголетто». Ба-альшой театр — национальный театр.

Русский театр. Как без «Годунова»? Я правильно говорю, товарищ Лебедев? — Сталин повернулся к министру культуры.

— Так точно, товарищ Сталин! — вскочил Лебедев. — Мы учтем.

— Ска-жите… — продолжал Сталин. — Ата-варищ Поровский член партии?

Лебедев побледнел.

— Никак нет.

Стало тихо и страшно. Все молчали. Сталин опять прошелся по кабинету, потом внимательно посмотрел на Покровского:

— Это ха-рашо, та-варищи. Он укрепляет блок коммунистов и беспартийных товарищей…

Разговор как разговор. Вроде бы ничего особенного.

Борис Александрович помнил его всю жизнь.

Сталин, Сталин… — каждый человек, каждый, певцы Большого театра и крестьяне в далеких деревнях, полководцы, маршалы и рядовые солдаты, директора заводов, инженеры и просто рабочие в цехе — все чувствовали его присутствие [1] 46-й, Сталин из Кремля едет домой, на Ближнюю дачу. Вдруг резко меняет маршрут: Воробьевы горы, потом — Каширское шоссе. Идет страшный ливень. На автобусной остановке — промокшие до нитки люди (навесов тогда почти не было). Сталин приказывает остановиться. Капитан госбезопасности Турков, «личник» Сталина, ждет распоряжений. — Иди, Турков, зови людей. Нам и одной машины хватит. Сажай и развези по домам. Турков бросается на автобусную остановку: — Товарищи! Иосиф Виссарионович Сталин приглашает вас в наши автомобили. Приказал доставить вас до дома! Да, об этом тут же узнала вся Москва. Спектакль? Но какой! А может, не спектакль?.. .